Любушка-голубушка
Шрифт:
Впрочем, Люба о ней немедленно забыла. Не до нее было. Не до печени вообще. Только о сердце она думала. О своем сердце…
Люба ощущала себя так, как будто ее только что, вот сию минуту бросили оба мужчины ее жизни: Виктор и Денис одновременно. Эти две боли накатили так, что она должна была уничтожить хоть кого-то, лишь бы освободиться. За что они с ней так? В чем ее вина? В чем вообще в таких случаях виновата брошенная женщина и почему мужчина может получить от жизни награду в виде новой жены и начать все сначала, а ей остается только подбирать обломки своей жизни? Ей остается одинокая старость…
Она стиснула рукоять ножа – и вдруг почудилось, что чья-то рука коснулась лица. Муха поздняя, осенняя, что ли? Люба махнула рукой по щеке, но «муха» не улетала, и тут она поняла, что никакая это не муха, это взгляд Виктора. Виктор ее узнал!
Узнал – и остолбенел. Он сделал неуклюжее движение, пытаясь повести спутницу жизни в противоположную сторону, однако с места сойти не смог.
Тем паче жена его отнюдь не хотела отойти от прилавка Любы. С самым деловитым видом она углубилась в процесс выбора. И, что самое удивительное, не проявляла при этом никакого жеманства и брезгливости. Редко найдется женщина, которая сама возьмется за мясо голыми руками. Особенно женщина с такой нежной внешностью. А она – бралась. Бралась, и ворочала куски так и этак, и раскидывала их, а потом вытирала влажные пальцы о скатерть. Некоторые так делают, но всегда исподтишка косятся, не видит ли продавец. А эта самая жена чувствовала себя как дома.
– А у вас там, – она сделала попытку перегнуться через прилавок, но вовремя спохватилась и отпрянула, сообразив, что на светлом плаще останутся кровавые пятна, – там, в лотке, еще есть мясо?
Люба, как во сне, отложила нож, нагнулась и вытащила лоток. В нем оставалось немало мяса, и жена Виктора укоризненно воскликнула:
– Ну вот, как прятали при советской власти лучшие куски под прилавком, так и теперь прячете!
– При советской власти? – фыркнула Валя, которая почуяла, конечно, что-то неладное с Любой еще с утра. А сейчас-то и вовсе… – Да при советской власти никто из нас и не думал за прилавком стоять, так что не по адресу.
– Конечно, не по адресу, – сказала надменно жена Виктора. – Я ведь вовсе не с вами разговариваю, так что…
Валька снова фыркнула и отвернулась к своему постоянному клиенту, веселому такому, спортивному, седому и бородатому дядьке, профессору Академии маркетинга, который шел к ней большими шагами через весь зал, громогласно восклицая:
– Скорей, скорей, нам с Тимофеем почек!
У него был кот Тимофей, который ел только почки, причем не говяжьи, а свиные и бараньи.
Увлекшись разбором и перебором мяса, жена Виктора не замечала, что он и Люба молча, неподвижно смотрят друг на друга. Люба отлично понимала, что ему страшно. Он дико боится, что бывшая устроит скандал перед новой. Наверное, ему, как человеку интеллигентному (сейчас он возглавлял компьютерный отдел какой-то фирмы), страшно признаться, что был когда-то женат на продавщице мяса со Старого рынка. Интересно, в курсе ли эта расфуфыренная молодушка, что ее компьютерный супруг не столь давно руду долбил в тайге амурской, а еще до того водил «МАЗы»-«КамАЗы» по дорогам области? И вообще в деревне жил?..
– Пойдем, Люся, – выдавил в эту минуту Виктор дрожащими губами, и Любе стало невыносимо противно, что имя его жены начинается тоже с «Лю», как и ее. Люся – Людмила то есть. Людой он ее не зовет, конечно, боясь обмолвиться. Люся – бр-р… Люся-Муся-Пуся-Дуся… Ну, звал бы тогда Милой, что ли…
А чего он так перепугался? Неужели и в самом деле верит, что она способна свару устроить прилюдно?!
Это оскорбило до глубины души. До того, что Люба даже нож выронила.
– Ой, да идите лучше ко мне, девушка! – раздался методоточивый голос говяжьей Светки. – Ну что вы там застряли? У меня мяско свеженькое, без жилочки без одной, и скидочки, скидки просто невесть какие… Да, я к вам обращаюсь, барышня в сиреневом плаще!
«Барышней в сиреневом плаще» как раз она и была, новая мадам Ермолаева, Любина, так сказать, сменщица.
– Светка, ты офуела? – громко возмутилась Валя. Переманивать вот так откровенно чужих покупателей – это ни в какие ворота не лезло, даже Светка старалась такого себе не позволять. И многим покупателям это не слишком нравилось. Однако, видимо, Люся Ермолаева любила, когда ее ведут, как овцу на веревочке. Повернулась – и прилипла к Светкиному прилавку, будто там медом было намазано. И принялась точно так же в мясе ковыряться, как на Любином прилавке, все переворачивать, а потом руки о простыночку, которая у Светки скатерку заменяла, вытирать.
Она-то отошла, а вот Виктор остался.
Остался и стоял, и на Любу смотрел, а она заново выкладывала на прилавке мясо, наводила порядок, и руки у нее тряслись.
– Носишь камень? – тихо спросил Виктор.
Люба вскинула глаза и встретилась с ним взглядом. И словно ожгло: да ведь он не боялся ее, не боялся скандала, ему стыдно за Любу было… видно, многое прочел на ее лице, может, даже и страстное желание его убить, и Люсю убить…
О господи!
– Ну да, ношу, – сказала она буднично. – Здесь принято украшения на себя навешивать. Кольца, серьги… Ни приодеться же, ни приобуться, сам понимаешь, спецодежда…
– Да, понимаю. Я когда сюда шел, думал, интересно, какая ты стала? Да на самом деле такая же, только грустная очень. Тяжелая работа? Устаешь? Или по детям скучаешь?
– Вот те на! – так и ахнула Люба. – Выходит, ты знал, что я тут работаю? Серьезно, знал?
– Да мне Степа сказал. Мы с ним как-то в пивной встретились, ну и… А то бы не знал, я ж на Средной рынок хожу. Ну как ты вообще? Совсем ужасно здесь? А дети в курсе, где ты трудишься?
– Ничего ужасного, – строптиво передернула плечами Люба. – Все нормально, все про все знают. Ты что, имел в виду, стыдится ли Танька в своем Сиднее, что ее мамаша мясо продает? А Женька – в своей Сасквиханне? Нет, думаю, не стыдятся. В отличие от тебя.
– Не заводись, – спокойно ответил Виктор. – Не заводи себя, вот что. Как дети? Как ты? Как жизнь?
– Да все нормально, – сказала Люба, с наслаждением вслушиваясь в его спокойный голос. Было такое ощущение, что она прислонилась к чему-то необычайно надежному и крепкому. И очень теплому. И стала отогреваться не только телом, но и душой. Боже ты мой, как ей нужно хоть кому-то намекнуть на тот ужас, который вдруг закружился вокруг! И кому же намекнуть, как не отцу ее детей, как не мужчине, которого она всю жизнь любила и по которому тосковала до того, что очертя голову бросилась под первого же попавшегося мужика, а он…
Ладно. Давайте, как говорится, не будем!
– Все нормально, только, ты знаешь, Женька что-то накуролесил в своей личной жизни. Появилась какая-то девица, которая от него якобы беременна…
– Девица? – в ужасе перебил Виктор. – Беременна?! До свадьбы?!
– Ах, батюшки, – усмехнулась Люба. – Какие мы порядочные! А я тоже была беременна до нашей свадьбы, помнишь?
– Да уж помню, – глянул исподлобья Виктор. – Ну и что за девица? Годится нам в снохи?
– Нет, не годится, – решительно мотнула головой Люба. – Я ее застала в постели с парнем, которого она выдавала за своего брата.