Люди Церкви, которых я знал
Шрифт:
Артемий
Отец Артемий был из женатых. Он был человеком, перенёсшим много невзгод. Он терял свою спутницу жизни и раз, и два, а может быть, и три раза. Он был вынужден вступать в очередной брак, чтобы было кому присмотреть за его многочисленными детьми. Этот старец был из тех людей, которые готовы забиться в самую узкую щель, лишь бы скрыться от лица Господня. Но всякий раз, когда он наводил мосты к мирской жизни, Бог давал ему встряску, пока он, наконец, не обратился к служению Ему.
Он стал монахом в пожилом возрасте, но очень быстро приобрёл монашеский нрав и образ поведения. Страдания дали ему хорошее знание жизни. Он никогда не считал её чем-то постоянным,
В середине 50-х годов я видел его, когда он по праздникам приходил в монастырь Иоанна Богослова с корзинкой в руке. По нему было видно, что он живёт в келье монастыря и занимается земледелием. Впоследствии выяснилось, что он действительно прекрасный земледелец, обладающий большими познаниями в этой области. В церкви он обычно становился где-то в стороне; он стоял со скрещёнными руками и молился на торжественных богослужениях как забытый всеми гость. Позднее он стал жить у пещеры Откровения, когда там служил отец Павел Никитарас. Именно там я с ним познакомился и получил настоящее удовольствие от его монашеского устроения. От него нельзя было услышать ни шуток, ни болтовни. Единственным, что его интересовало, было то, спасётся ли он и удостоит ли Бог его ничтожество Своей милости. Он ощущал себя настолько бесполезным, настолько ниже всякого творения, даже бессловесного, что Бог, – как он говорил, – никогда не станет искать его среди Своих созданий.
Как-то вечером, когда он сидел возле пещеры Откровения на белой скамейке, я спросил у него о его жизни в миру. Он долго мне о ней рассказывал, но мне ясно запомнились две вещи: его плач и постоянное «Слава Тебе, Боже!»
По воскресеньям в святой пещере до того, как туда придут ученики церковной школы, он как-то пел песнопения воскресной полунощницы: Троичны Григория Синаита, «Господи, помилуй»… Я намеренно остался снаружи, чтобы насладиться прекрасным, как у ребёнка, голосом восьмидесятилетнего старца, который не огрубел от времени и тяжёлой сельской жизни.
Он очень любил Бога и молился о том, чтобы удостоиться совершить паломничество на Святую Землю, принести оттуда на Патмос благодатный огонь, а после этого умереть. Чтобы купить билеты для такого паломничества, он целых два года плёл из лозы замечательные корзины и продавал их, чтобы собрать нужную сумму. Он был человеком с чувством собственного достоинства, и денег ни у кого не просил. Одно удовольствие было смотреть на него, когда он плёл свои корзины, сидя на скамеечке перед церковью святого Артемия: у него была совершенно седая длинная борода и очень худая фигура, одна кожа да кости. Его вид напоминал древних монахов Египта, занимавшихся рукоделием. У меня не было фотоаппарата, чтобы запечатлеть эту картину, но в моём сердце она осталась навсегда. Кто отказался бы выпить воды из этих святых ладоней и не предпочёл бы их хрустальному бокалу? Это был урок без слов: достаточно было увидеть лицо этого старца.
Он удостоился всего, о чём молился: оказался на Пасху у гроба Господня и принёс благодатный огонь в своём сердце и в фонаре на остров Иоанна Богослова. В тот же год, не успело закончиться лето, как после короткой болезни он почил с сильной и живой надеждой на всеобщее воскресение, которую он и прежде выказывал каждое воскресенье в пещере Откровения, там, где в день Господень Христос возвестил Иоанну Богослову о победе Церкви.
Феоктист
Возьмём благословение и у этого старца. Он был высокого роста и очень сильный. Он говорил мне, что для измельчения камней пользовался кувалдой весом в двадцать пять килограммов. Гимназия на острове Калимнос построена
В молодости он был беспокойным юношей и в поисках заработка добрался до Америки, но американский стиль жизни ему совершенно не понравился, и он его отверг.
«Американцы, – говорил он, – подобно туркам, начинают изменения с одежды, чтобы потом добраться до души».
Поэтому, когда он видел жителей Патмоса, одетых в американские куртки, которые присылали им родственники, то очень огорчался, а с одного юноши он её даже сорвал. Он опасался: «Американский стиль жизни очень скоро задавит всю землю. Люди позабудут свои традиции, свой собственный образ жизни, особенности своих мест, и даже на самом маленьком островке станут вести себя подобно космополитам».
Сегодня, спустя пятьдесят лет, это уже не опасения, а действительность.
«У Америки нет собственных природных сил, их дают ей евреи, которые ею помыкают», – так говорил старец, и его предсказаниям не было конца; он изрекал их так естественно, как будто говорил о прошедшем времени.
Должно быть, в великую схиму отец Феоктист был пострижен старцем Макарием, когда достиг определенного возраста, после чего он стал жить вместе с монахом Аполлосом. Его благоговение позволяет его назвать человеком молитвенного правила и богослужения. Кого бы он ни встретил, монахиню, или монаха, у каждого он спрашивал:
«Ты исполнил своё правило? Оно нас ограждает, как надёжная стена».
В церкви он покланялся всем изображениям святых, где бы они ни были написаны: на стенах, на досках, на клеёнке. Я спросил его:
– Мы должны поклоняться всем иконам?
– Церковь, сынок, – собрание святых во Святом Духе. Нам нужны все святые. Мы даём им одно лишь благоговейное целование, а они нам помогают во всём.
Я спросил его и о том, как он молится во время своего правила.
– Сначала я кладу поклоны, пока не устану. Потом три чётки с молитвой мытаря, три с исповеданием разбойника[149], потом молитва Иисусова, Богородице, Иоанну Богослову и преподобному Христодулу по одной чётке, а затем молюсь, пока хватает сил. Я слышал от старца Макария, что бывает и другое состояние, которое выше молитвы, во время которого она останавливается, а ум пребывает в ином мире. Я никогда этого не испытывал, но не сомневаюсь, что такое бывает, потому что благодаря непрестанной молитве я вижу в себе некое божественное раскрытие, впрочем, я не смогу его описать тебе точнее.
Его очень огорчало обмирщение монахов.
– С каждым днём дела всё хуже и хуже. Монахи живут с удобствами, которых нет и у мирян, и очень много времени посвящают тому, что соединяет их с миром. Пребыванию в монастыре они предпочитают поездки, богослужению – различные встречи, любят знакомиться со знаменитостями, а не общаться с теми, кто страдает и терпит нищету. Они раздают свои фотографии, чтобы стать известными миру.
– Чем, отче, ты это объясняешь?
– Изнутри их, как червь, подтачивает эгоизм. Этот невидимый червь разъест любую, даже самую прочную крышу. Монах уже не живет в безвестности: он стал предметом интереса якобы духовных людей. После того как им захотелось общества монахов, они стали приходить к нам и наводнять собою монастыри. Поначалу они восхищаются тем, что видят в нас, а потом начинают издеваться и осмеивать. Сорокакратное «Господи, помилуй» высмеивают даже некоторые архиереи, которые хотят сократить его до троекратного, да и такое их утомляет, а ведь повторы в православном богослужении – одна из его самых характерных черт. Бог да помилует нас, а молитвы от века живших преподобных да сохранят монастыри, которые они устроили с такими трудами! Запомни мои слова: из-за мирского духа, которому монахи позволили проникнуть в свой монастырь, однажды они навсегда переругаются друг с другом.