Люди Церкви, которых я знал
Шрифт:
У отца Феоктиста почти не было образования, но он очень любил читать. Его любимым чтением была «Сокровищница» Дамаскина Студита. Рассказчиком он был удивительным. Все известные мне устные предания и рассказы о Патмосе я узнал от этого старца. Свои рассказы он любил приукрашивать, но основа их оставалась правдивой. Впрочем, его прикрасы настолько гармонировали с рассказом, что бывало очень трудно отличить, где правда, а где вымысел. Он не утаил от меня ничего и
Он был жизнерадостным человеком, хотя зачастую и казался страшным для тех, кто не был с ним знаком. Но тот, кто узнавал его поближе, от общения с ним начинал испытывать огромное удовольствие. Свои остроты и колкости он облекал в поэтическую форму, чтобы они становились мягче. Этот высокий старец всегда создавал вокруг себя приятную атмосферу, из его уст никогда не выходило никакого гнилого или едкого слова. Он так умел общаться со своими знакомыми, что между ними не возникало панибратства и неуместных вольностей.
Он почил в 1963 году и был похоронен на монастырском кладбище, в селении Вигла на Патмосе; отпевал его игумен монастыря архимандрит Павел Никитарас. После себя он оставил память преподобного мужа.
Я упомянул об этих двух монахах, Артемии и Феоктисте, так как они своим смирением, немытостью, невзрачной от трудов внешностью и кажущейся незначительностью вносили в жизнь монастыря равновесие: благодаря им было видно, что это монастырь, а не бюро религиозных услуг или правительственное учреждение.
Матушки в женском монастыре Живоносного Источника на острове Иоанна Богослова
Милосердная Нектария
Нектария, по всей видимости, была родом с острова Калимнос: её выдавало характерное произношение. Она была очень приветливой, присутствие других людей было для неё праздником. Приветствия, которыми она осыпала тебя, увидев в своей келье, были настолько обильными, что ими можно было насытиться прежде, чем она предложит угощение. Она была женщиной, не взиравшей на лица, и потому все для неё были любимыми: грешники и мытари – все были братьями, ради которых умер Христос. Не думаю, что моя родная мать была так приветлива со мной, как привечала меня матушка Нектария в монастыре Живоносного Источника всякий раз, когда я к ней приходил.
Их монастырь был особножительным. Ни одна из сестёр не была пострижена в схиму, и каждая сохраняла свои характерные особенности. Впрочем, этому монастырю, состоявшему из обособленных уголков, особножительное устройство подходило больше всего. Я не могу представить себе Живоносный Источник киновией. У каждого дворика было что-то своё, и дверь каждой кельи выражала ту или иную особенность живущей за ней монахини. Одна была украшена цветами бугенвилеи, другая жасмином, третья жимолостью, а все вместе они наполняли воздух райским благоуханием.
«Особножительные монастыри не всегда были плохими, – говорил старец Паисий. – И в них бывали старцы великих подвигов и чистой жизни».
Так и в этом монастыре можно было увидеть, как каждая
У Нектарии была широкая душа, шире, чем Икарийское море, ежедневно открывавшееся перед нею. После угощения она увязывала в тюк одеяла, одежду, шаль, которую носила сама, и всё прочее, что бывает нужно людям, живущим в миру. Какое-то время она это собирала, чтобы в нужный момент всё было готово. Она хорошо знала, какое это счастье – дарить. Я не знаю, чего оказалось больше после её смерти: того, что она раздала, или того, что приготовила для раздачи в своей келье.
Киприана – монастырская афиша
Она была пышной женщиной с благородной наружностью и анатолийским[150] выговором, который придавал её речи особую величественность и красоту. Когда она кого-то встречала, то не спрашивала, как это обычно принято, о новостях: «Как дела в мире? Какие беженцы прибыли на наш остров?» У неё были свои, церковные новости. Мир вокруг мог рушиться, но Киприана жила в вечном и неизменном мире святых.
Новостями и предметом постоянного интереса для матушки Киприаны были жития святых, память которых отмечалась в сегодняшний и завтрашний дни. Когда мы посещали монастырь, то её не нужно было искать: она сама выходила к нам, держа подмышкой книгу. «Сегодня, братья, такой-то святой нас учит, чтобы мы были внимательны к тому-то и тому-то». Другой её любимой книгой был «Эвергетин»[151]. На каждый случай жизни она предлагала решение в немногих словах, сопровождая их соответствующим примером из неё.
Она не была болтливой старухой. Речь её всегда была приятной и сдержанной. После того как она умерла, её отсутствие всегда было ощутимым: из монастыря исчезла ежедневная афиша.
Как-то раз она рассказывала нам о путешествиях евангелиста Иоанна настолько захватывающе, что мы больше двух часов простояли под тенью бугенвилеи, не почувствовав ни усталости в ногах, ни течения времени.
Она была смиренной монахиней с приятной речью. Она никого не утомляла и не учила, но сама училась из того, о чём говорила. Своих мыслей она не высказывала, но всегда цитировала слова святых. Осуждать других она просто не умела. Ко всем она относилась с любовью, а за больных и униженных переживала, как родная мать.
Я не знаю ни того, сколько ей было лет, ни того, откуда она была родом. Мне известно лишь о её любви ко Христу и святым. Да покоится она вместе с преподобными женами в стране живых.
Монахиня Христодула затворница
Я познакомился с ней в последние годы её жизни. Её рукоделием было шитьё ряс. В этом деле она не была лучшей мастерицей, но к ней приходили те, у кого было мало денег. Так, она пошила маленькие ряски для всех учеников церковной школы Патмоса. Монастырь был особножительным и не покрывал всех нужд своих насельниц, поэтому этим ремеслом ей приходилось зарабатывать себе на жизнь.