Люди с гобеленов. Выбор сделан?
Шрифт:
– Ещё нет, – ответил Лютый, отпив мёд. – Увидел бы – не ушёл бы – я так по ним скучал! Но я должен был тебя увидеть вперёд!
Ингрид завидовала семье Лютого. Жестокий соратник отца, который никогда не был ни с кем добр, был нежным отцом.
«Почему мой отец не такой?» – подумала она.
– Мне нужна большая жертва, чтобы умилостивить богов, – произнёс задумчиво Ингвар.
– Воин? – кивнул галинорец.
Ингвар помолчал, а затем рассмеялся.
– Нет, друг, боги слишком многих призвали в эту зиму! Нет…
Вечером
Рука вана дрогнула, и кубок опрокинулся, расплескав наполнявшую его ещё тёплую жертвенную кровь. Перед пиром, чтобы умилостивить богов, Ингвар умертвил коня – своего любимца. Кровь из кубка пролилась на бороду и чёрную замшевую рубаху, которую жена так старательно украсила золотой вышивкой.
Сигги, сидевшая подле Ингвара, попыталась помочь мужу, но он рассмеялся над болью, оскалился в улыбке и оттолкнул её руку. Верховный ван не хотел показывать слабость перед теми, кто привык всегда видеть в нём вождя.
– Оставь! Гривна тоже хочет выпить, – усмехнулся он, вытерев капли с висевшего на груди золотого обруча – знака Верховного вана, который блестел в пламени расставленных по всему залу горящих чаш.
Ингрид, сидевшая по другую сторону от матери, вышла из задумчивости при звоне браслетов на руке отца. Их было два, и ни один не уступал по ценности другому. Риссы носили браслеты по числу жен, живы они были или нет – браслеты надевали один раз и навсегда и уходили с ними на погребальный костёр.
Подумав о первой жене своего отца, Ингрид разозлилась. Внутри неё восстала ревность.
«Он любил её сильнее моей матери! – подумала Ингрид. – И их сынка Эйнара он любил сильнее меня! Мне никогда не занять его место. Никогда не добиться отцовского признания!»
Ингрид следила, как отец играл кубком и скользил задумчивым взглядом по бурлящему залу.
«Интересно, о чём он думает? – пронеслось в голове Ингрид. – О набулах? О кзорге?»
В воздухе разносился запах жареного и копчёного мяса, жирной похлёбки и хмеля. Сытная пища, тепло и хмельной мёд разгорячили людей. Шум голосов, звон кубков, топот и взвизгивания детей подхватывали барабаны скальдов, устроившихся у главного очага. На лире играла Рейна – жрица Великой Матери. Она путешествовала по рисским землям, помогая страждущим, и всю зиму прожила в Каэрване.
Риссы почитали своих богов и не очень жаловали жриц Великой Матери, приходящих из набульских земель. Но их лекарские способности и тайные любовные знания очаровывали многих. Ингрид же любила их диковинные, всегда печальные, переборы на лире и с любопытством ждала, когда Рейна начнёт новую песнь о древних героях.
Ван Ингвар похлопал по плечу пробежавшего мимо мальчика и улыбнулся. Ингвар знал, что, несмотря на потери в роду, жизнь в Каэрване продолжит идти своим чередом. Ван с ликованием обращался
– Как ты съездил к вану Кольборну? – спросил Ингвар Лютого, сидевшего напротив вместе с рисской женой, которая держала на руках их смуглого младенца.
– Я и мои людьми от души повеселились, – ответил галинорец, кусая жирную ягнячью ножку. – Волки расплодились за прошлый год – тьма! Мы вместе с сыновьями Кольборна проредили голодных тварей!
К Лютому подбежала темноволосая девочка лет трёх в нарядном платье. Он отложил ножку в сторону.
– Кьяра, дочка, иди сюда, – он усадил девочку на колени и поднял кубок. – Пусть Торвальд на небесах скачет на твоём жеребце, Ингвар! И пирует со своими сыновьями!
Ван кивнул и высоко поднял кубок.
– Выпьем! – провозгласил ван. – За моего брата Токи и его сыновей: могучего Ульфа и младшенького Остера. Они погибли под лавиной, спущенной хитрым троллем, и теперь их души пируют не с нами, но с богами! Мой род обнищал. Эльнира, жена брата моего, – обратился он к женщине, сидевшей за столом с влажными глазами. – Ты всегда найдёшь в моём доме защиту и помощь для себя и своих детей!
– Выпьем! – воскликнули соратники и подняли кубки.
Ингрид тоже подняла кубок и опустошила его, желая ни в чём не уступать соратникам отца.
Пир длился долго. Сначала все ели, а потом пили. Много. И много говорили. А когда гомон унялся, Рейна затянула скорбную песнь в память о погибших. От надрывных звуков голоса жрицы у Ингрид на глазах выступили слёзы. Она вспомнила Рейвана.
Застучал одиночный барабан, воины подхватили маршевый ритм ударами мечей о щиты. Песнь печали перетекла в боевой гимн каэрванцев. Когда бой стих, ван наполнил кубок мёдом и поднял его.
– Под сердцем у моей жены ребёнок, и я верю, что боги послали мне сына, моего наследника! Выпьем!
– Выпьем! – раздался гул голосов.
Кто-то из воинов, сильно обрадованный новостью, вновь застучал мечом по щиту. Соратники подхватили бой, который не затихал ещё много минут.
– Как я рад, Ингвар! – раздался в широкой улыбке Лютый, поднимая кубок. – За тебя и прекрасную Сигги! Верю, что боги послали тебе сына! Каэрвану нужен твой сын!
Ингрид встретилась взглядом с Лютым. Он упорно глядел ей в лицо. Ингрид отвела глаза.
«Он что, посмеяться надо мной снова хочет?» – подумала она.
Вцепившись в ручки кресла, Ингрид хмуро озиралась по сторонам. Вдруг она увидела в толпе Тирно, пробиравшегося в её сторону, и оживилась.
– Тирно! – поприветствовала она.
Рудокоп поклонился.
– Здравствуй, Ингрид. Как ты прекрасна в этом наряде! Сияешь, словно солнце, и скоро затмишь свою распрекрасную мать, – Тирно поклонился Сигги, встретившись с ней взглядом, и вновь обратился к Ингрид: – Ты рада новости, которую сообщил твой отец?
– Конечно, – почти без эмоций ответила Ингрид. – Мой отец заслуживает долгожданного сына, он уже не молод.