Люди сороковых годов
Шрифт:
Требовательность и еще раз требовательность! Я вспомнинал слова генерал-лейтенанта Утина, думавшего о том, как довести свой гвардейский истребительный корпус до Берлина, до часа победы собранным и дисциплинированным, готовым на любое испытание…
Здесь, в Мокшишуве, я прожил несколько недель. За ото время я близко узнал и полюбил летчиков-гвардейцев. Исписал груду блокнотов, собрав обширный материал об их боевом пути. Обо всем том, что я увидел и услышал, было написано в моей книге «Один «МИГ» из тысячи», увидевшей свет уже после войны, и вряд ли сейчас стоит вновь подробно рассказывать о встречах в Мокшишуве, тем более что нам пора уже обратиться к тому, чем были заняты в эти дни наши друзья из 1-й гвардейской танковой
Между боями
Около часу полета на зыбком стодесятисильном связном самолете У-2 — и я на командном пункте командарма Катукова. Мы приземляемся на опушке живописного леса, все еще сверкающего ослепительным блеском своей разноцветной осенней листвы, хотя на дворе уже стоит ноябрь, по нашему московскому разумению, время зимнее. Светит солнце. В золотистом лесу белеют разбросанные среди деревьев прихотливые виллы. Слева и справа от тропинок во мху желтеют шляпки грибов. У каждой калитки надпись, — название виллы: «Лесная», «Ганна», «Мария»… Разрушенный обстрелом отель…
Мы уже не в Польше, мы на Украине, но совсем рядом с границей. Это небольшой курорт Лазенки, близ Немирова. В здешние тихие места 1-я гвардейская танковая армия отошла после жестоких боев на Сандомирском плацдарме, чтобы перевести дух, принять пополнение, вооружиться новой боевой техникой, которая непрерывно движется к фронту из уральских арсеналов, и подготовиться к новому сокрушительному и глубокому удару, — на сей раз наверняка вырвутся уже на германскую территорию.
Пожалуй, впервые за годы войны мои друзья-танкисты разбили свои бивуаки в таких комфортабельных местах. Гляжу я на эти виллы, и в памяти всплывают убогая изба в заснеженной подмосковной деревне, где мы впервые встретились с Михаилом Ефимовичем Катуковым — тогда еще полковником и командиром бригады; жалкая землянка в лесу близ Скирманова, где я его увидел в солдатской шинели, на петлицах которой были наскоро начерчены химическим карандашом две звездочки — его первый генеральский чин; халупа под Ельцом, где я встретил этого человека как командира корпуса; бесчисленные блиндажи и шалаши в лесах южнее Белгорода, откуда он управлял быстро продвигавшимися на юг бригадами и корпусами своей танковой армии; снова крестьянская изба в Прикарпатье…
Далеко шагнула танковая гвардия — от Москвы до самой Вислы, и еще дальше ей предстоит пройти — до Берлина, не меньше! А как изменились, как выросли люди в армии. На усыпанных песочком тропинках я встречаю щеголеватых офицеров в отлично выглаженных мундирах и ярко начищенных сапогах. Пока еще не распространился нехороший обычай — прятать свои награды, и люди ходят во всем блеске, с малиновым звоном бесчисленных орденов и медалей. Носить награды — это не признак нескромности, как станут думать двадцать лет спустя иные скептически настроенные молодые люди, плохо представляющие себе, какой ценой они дались. Нет, каждый орден и каждая медаль — это зарубка в памяти о каком-то неимоверном и чрезвычайном усилии духа и таком страшном напряжении физических сил, какого не забудешь вовек.
Иных я узнаю, другие мне внове. Летнее наступление далось армии дорогой ценой, многих ветеранов армия потеряла на пути от Луцка до Сандомира. Но вот я вижу шагающего к себе на виллу разведотдела полковника Соболева, с которым мы так часто встречались в боевой обстановке. Пробежал в оперативный отдел вечно торопящийся и сосредоточенный Никитин. А это кто такой? Батюшки, сам Володя Бочковский, неистребимый командир 2-го танкового батальона 1-й гвардейской бригады, которого, словно заговоренного, щадят все пули и снаряды вермахта: только ранят, но не убивают…
Не успеваем мы с ним наговориться вдоволь, как Володя вдруг молодцевато подтягивается и становится по стойке «смирно», держа руку под козырек, — по дорожке навстречу нам шагает неразлучная
— Вольно! — весело командует командарм, любуясь бравым танкистом, своим давним любимцем. — Как дела там у вас в бригаде сегодня, не начали предаваться кейфу от избытка комфорта?
— Никак нет, товарищ командарм, — звонко отвечает Володя, — даем двойную норму заданий по учебе и по уходу за матчастью.
— Правильно делаете. Но учтите: надо дать людям и отдохнуть малость, пока есть такая возможность, — говорит Попель. — Как там у вас с самодеятельностью? Готовите праздничный концерт?
— Готовим, товарищ член Военного совета. — Думаем, лицом в грязь не ударим…
Командарм зовет прогуляться по парку.
— Гляди, Володя, — обращается он к Бочковскому, — ты видишь этот дуб? Русь была еще языческая, а он уже рос…
Перед нами тысячелетнее дерево, как о том свидетельствует табличка, укрепленная чьей-то заботливой рукой. Огромное дупло когда-то было заложено кирпичом и залито цементом — для сохранности редкого дуба. Фашисты выворотили эту начинку.
— Наверное, клад искали, — брезгливо морщится генерал, и, обращаясь к Попелю, говорит: — Николай Кириллович, надо будет сказать нашим, чтобы поправили. Ведь этому дубу цены нет…
Поглядываю я исподволь на своих фронтовых друзей, и какое-то глубокое, теплое чувство охватывает душу — как все-таки выросли эти люди за три с лишним года войны! Да и не только они, вся армия выросла. Я вспоминаю свой недавний визит к пехотинцам Нехаева — ведь это профессора ближнего боя. Вспоминаю встречи с летчиками Покрышкина — каждый из них сильнее любого гитлеровского аса. А как закалились танкисты! Нет сейчас в мире армии, которая по силе, упорству и военной мудрости могла бы сравниться с нашей. И что самое примечательное, сила эта была обретена уже в боях, после тяжких военных неудач 1941 года, когда Гитлер, беседуя 4 июля с генералами своего верховного главнокомандования, хвастливо воскликнул: «Я все время стараюсь поставить себя в положение противника. Практически он войну уже проиграл. Хорошо, что мы разгромили танковые и военно-воздушные силы русских в самом начале. Русские не смогут их больше восстановить…». [84]
84
«Военный дневник верховного главнокомандования вермахта», т. 1, издан во Франкфурте-на-Майне, 1965 г.
С тех пор прошло всего три года. И вот уже Красная Армия стоит у ворот Восточной Пруссии, а советские танковые и военно-воздушные силы, которые Гитлер считал уничтоженными, готовятся к решающему удару по его рейху, который он считал тысячелетним. В сущности Красной Армии осталось добить Гитлера, и она его скоро добьет, хотя решение этой задачи потребует еще не малых усилий и — увы! — большой крови…
Жизнь в частях армии идет размеренным ритмом: ученья, политзанятия, уход за боевыми машинами, прием и размещение пополнений. В бригадах, корпусах — опытные военачальники, в штабе — поднаторевшие в своем деле оперативные работники, способные мгновенно уяснить замысел командарма и претворить его в точно разработанные графики движения войск. Поэтому, пока не возобновилась военная страда, Михаил Ефимович Катуков может позволить себе, наконец, — может быть, впервые за долгие месяцы, — нормально спать, по вечерам посидеть за книгой и даже сходить на охоту в выходной день. Это может прозвучать странно, но, как видите, даже на войне случаются выходные дни, хотя и крайне редко.