Люди среди людей
Шрифт:
Хавкин встрепенулся. Начальник бомбейской госпитальной службы разрабатывает планы борьбы с чумой, а его даже не приглашают? Сюрвайер махнул рукой: какое это имеет значение? На совещании вполне достаточно одного представителя от колледжа. Все равно планы Вилкинса - ерунда. Начнутся дожди, и эпидемия заглохнет сама собой, чтобы возродиться вновь в жаркие месяцы будущего года. И тут ничего не изменят ни совещания в губернаторском офисе, ни солдаты начальника гарнизона. Колебание чумной эпидемии по временам года - тайна столь же не разрешимая, как вещие сны и передача мыслей на расстоянии.
– А вакцина? Какое место будет отведено ей?
– О, не беспокойтесь, наш колледж кровно заинтересован в тех двух противочумных открытиях, которые я сегодня же передам Вилкинсу.
– Двух?
– Да, кроме вашей вакцины, речь пойдет о «большом желтом лекарстве» против чумы. Мистер Девис нашел упоминание о нем
– И вы верите в это лекарство?
– Боже мой, мистер Хавкин!… - с шутливой трагичностью воздел руки Сюрвайер.
– За кого вы меня принимаете? Конечно, нет. Но что делать, если губернаторская канцелярия оценивает деятельность колледжа только по отчетам. Абсурд, конечно, но приходится приспосабливаться к уровню мышления шефов. Они очень любят, когда в отчете значится проявление инициативы: будем инициативны…
Расторопный Джозеф уже стоял в дверях с тропическим шлемом и тростью хозяина, когда Хавкин принял решение ехать вместе с Сюрвайером. Пусть эти деревянные души из губернаторского дворца сколько угодно развлекаются игрой в фальшивую инициативу. Он не позволит превращать свой труд в лишнюю галочку для очередного отчета. Городу, изнемогающему в тисках чумы, нужна вакцина, а не болтовня о ней.
– Но вы не можете ехать в таком состоянии. У вас жар… Хавкин молча прошел в переднюю и взял свою шляпу.
В зеркале на миг увидел себя: пунцовые пятна на щеках, в глазах неестественный блеск. Увидел и отвернулся. Все-таки надо ехать. Непременно.
– …Мы собрались здесь в роковые для нашего города дни. Чума и связанные с ней беспорядки лишили город Бомбей его главных достоинств: спокойствия и безопасности…
Докладчик, хирург-полковник Вилкинс, худой, с землистым цветом лица, обращался почему-то не к двум десяткам приглашенных, а к гладко выбритому господину лет пятидесяти, который сидел рядом с ним во главе длинного стола. Для того чтобы общаться таким образом со своим соседом, полковнику Вилкинсу приходилось очень неудобно перегибаться в пояснице и одновременно выворачивать шею в сторону. Но он делал вид, что такая поза нисколько не обременительна. Еще бы: ведь бритый господин не кто иной, как главный директор медицинской службы Индии, нынче утром прибывший прямо из Калькутты! Остальных приглашенных поза докладчика, очевидно, тоже не удивляла. Они и сами слушали доклад вполуха, зато серьезнейшим образом разглядывали столичного шефа, посланного в Бомбей, как говорят, по распоряжению самого вице-короля.
– Сегодняшний день особенно богат неблагоприятными вестями, - меланхолически тянул Вилкинс - В течение ночи, как сообщил генерал Гетакр, его отряды в разных концах города остановили более двадцати похоронных процессий, не имевших соответствующих справок. В ряде случаев солдатам и полицейским во имя порядка пришлось применить оружие. Утром злоумышленники сделали попытку поджечь госпиталь Гренд-Роуд. Общее число умерших от чумы за последние сутки достигло восьмидесяти. Наконец, только что стало известно, что чума начала хозяйничать там, где до сих пор от нее удавалось предохраниться. Я имею в виду Эспланаду1 [1 Квартал Бомбея, где живут европейцы]. Первой жертвой оказалась синьорита Люсия, сестра глубокоуважаемого посла Итальянского королевства…
И все-таки можно побиться об заклад, что подобная поза, в полупоклоне с вывернутой шеей, не самая удобная. Это видно даже по тому, как желто-серое лицо доктора Вилкинса постепенно наливается кровью, а голос явно хрипнет. Интересно, выдержит ли он в таком положении до конца доклада? Обычно Хавкин избегал официальных совещаний и теперь впервые имел возможность разглядеть вблизи цвет городской администрации. Нельзя сказать, чтобы ему представилось слишком занятное зрелище. Но он нарочно заставлял себя приглядываться и прислушиваться к людям, чтобы заглушить нарастающее недомогание. Ближайший сосед справа - Сюрвайер. Почти полпути до губернаторской канцелярии доктор Сюрвайер просидел в экипаже поджав губы, всем видом своим заявляя, что он не причастен к этой авантюре. У него и сейчас вид насмерть обиженного человека. Остальные - гражданские и военные - терпеливо потеют в своих костюмах и мундирах, обратив взоры к директору из Калькутты. Видно, они тщетно пытаются распознать, какую птицу занесло в их курятник и каких неприятностей следует ожидать. Однако физиономия бритого господина во главе стола не выражает ничего, кроме подчеркнутого внимания. Хавкин уже несколько раз встречался с этим особым талантом, который некоторыми администраторами в Индии доведен до высочайшего совершенства. Человек часами сидит на заседаниях, сохраняя личину заинтересованности, в то время как его безмятежный дух занят единственно лишь вычислением, сколько шансов у бухарской кобылы Шейлы обойти на очередных калькуттских скачках арабского скакуна по кличке Принц.
Из-за жары длинный, с лакированной крышкой стол и кресла из кабинета Вилкинса вынесены на веранду. Вокруг раскинулся тенистый сад, но и он не умеряет зноя. Только легкий ветерок от покачивающейся под потолком панки несколько разгоняет духоту. Заседание, которое тянется уже добрый час, ни у кого не вызывает интереса. То, что рассказывает доктор Вилкинс, всем хорошо известно и без него: в Бомбее слухи распространяются мгновенно. Все знают, что, с тех пор как введен приказ о похоронных справках, стрельба в городе не утихает ни на одну ночь; что госпиталь Гренд-Роуд подожгли брахманы в знак протеста против помещения их родственников вместе с больными из низкорожденных каст; что сестра итальянского посла, большая модница, целыми днями ездила по магазинам и заразилась, покупая какие-то безделушки в наиболее зачумленном портовом районе. Присутствующим известно даже больше того: лондонское правительство выразило неодобрение англоиндийским властям по поводу непрекращающейся эпидемии, которая мешает международной и внутренней торговле. Очевидно, именно этот окрик из Лондона заставил Калькутту прислать в Бомбей своего эмиссара. Директор медицинской службы, мистер Роберт Гарвей, потребует, конечно, решительных мер, а возможно, и сам предложит их. Но такие господа имеют обыкновение выступать в конце прений, выслушав все доводы. А пока Вилкинс тоскливой скороговоркой продолжает исчислять галлоны карболовой кислоты и сулемы, израсходованные на дезинфекцию, подсчитывает фунты сожженной на улицах серы и фунты стерлингов, израсходованные на строительство изоляционных лагерей.
Вязкие слова липнут к выступающим зубам и чахлым усикам полковника от хирургии, теряют смысл, превращаются в тягостную жвачку.
Кажется, проходит вечность, пока Вилкинса сменил, наконец, щеголеватый доктор Вир, ведающий санитарным состоянием города. Заседания вроде сегодняшнего как будто нарочно придуманы для того, чтобы такие молодые люди, как он, далеко не завершившие еще своего восхождения по служебной лестнице, могли сделать рывок вперед. В отличие от Вилкинса, голос у Роберта Вира звонкий и ясный, во взгляде, обращенном к директору Гарвею, - бодрость и полная готовность действовать по первому приказу. Так глядят на своего командира солдаты второго срока службы. И надо ли говорить, что подобные взгляды отнюдь не противны начальникам. Высказывания доктора Вира тоже рассчитаны более на командный состав, нежели на рядовых. Доктору, например, кажется, что, поскольку все до сих пор принимаемые меры ни привели к спаду эпидемии, а только повредили экономическому балансу Индии, то долг присутствующих подумать о том, как, естественно соблюдая предосторожность, облегчить все-таки морскую торговлю через порт Бомбея. Может быть, нет смысла так буквально понимать правила о карантине. Окуривание товаров серным дымом, по всей видимости, делает их совершенно безвредными для человека. Между тем хозяева гостиниц, магазинов расстроены отсутствием клиентов и покупателей; владельцы промышленных предприятий разоряются из-за того, что рабочие частично вымерли, частично бежали из города или выселены в изоляционные лагеря. Бомбейцы страждут ныне не столько от чумы, сколько от жестокости карантинных и предохранительных мер, прервавших повсеместно естественный ход жизни. Стоит ли сковывать второй по величине город страны страхом и ограничениями, которые сами по себе доставляют людям страдания?
Ба, да они с Виром даже «союзники»: оба протестуют против «санитарных» мер. От возбуждения Хавкин заерзал в кресле. Ничего себе «единомышленника» бог послал. Этот звонкоголосый доктор, конечно, не хуже бактериолога знает, что город изнемогает от бессмысленных полицейских осмотров и насильственной дезинфекции. Видит он и то, как особенно нестерпимо страдают бедняки. Но там, где честный ученый обязан помочь сотням тысяч, «добрый» Вир кидается спасать несколько десятков торгашей, прогорающих в условиях карантина. Впрочем,
Вир достаточно умен, чтобы одеть свое предательство в привлекательные одежды.
С тем же наивным и полным готовности выражением лица доктор изложил свою программу:
– Мы не знаем, что такое чума, и, по сути, не имеем против нее сколько-нибудь действенных средств. Остается одно: так же, как врач обращается к выжидательной тактике, когда не может одолеть болезнь своего пациента, так и городские власти должны принять нейтрально-выжидательную позицию по отношению к бомбейской эпидемии чумы, погасить которую пока не удается. Откажемся от карантина, осмотров, дезинфекции. Нормально живущий город скорее и легче справится с чумой, чем стиснутый путами запретов.