Люди среди людей
Шрифт:
Хавкин кое-как убрал комнату и присел на стул. В пять часов… Что с ним будет к пяти часам? Может быть, все-таки написать в Россию? Он знает: Генриетта любит его больше, чем других братьев. После смерти отца она самый близкий по крови человек. Близкий и бесконечно далекий. Как и остальные родственники, Генриетта убеждена, что он сумасшедший. Все братья люди как люди: комиссионеры, адвокаты, врачи. Есть даже художник. А он носится по фантастическим странам, как циркач, ходит по канату над пропастью: чума ему нужна, холера. Однажды Владимир попытался открыть сестре свои взгляды. Было такое настроение. Потом в ответ царапающим почерком она стыдила его: чем говорить
В дверь постучали.
Хитрая рожа Гупты (будто он только и ждал, когда о нем вспомнят) просунулась в щель:
– Мисс Сюрвайер, сэр.
Этот порядок - держать дверь на запоре и впускать посторонних только после доклада - Хавкин ввел сам. Нельзя превращать в проходной двор помещение, где в каждой пробирке - сотни смертельных доз чумного яда. Но писец сообщил о приходе Мэри с такой многозначительной ухмылкой, что Хавкин на миг пожалел о своем распоряжении. Совсем не так хотелось ему встретить девушку, впервые вступающую в его жилье. Но Мэри то ли не обратила внимания на необычный прием, то ли захотела скрыть свое смущение, потому что защебетала прямо с порога:
– Вы не очень-то деликатны, сэр. Я жду обещанных мне пяти минут уже больше получаса. Не стыдно вам?
Хавкин церемонно подал стул. Опять это наваждение: девочка и девушка в одном лице. Как и полагается выходящей на улицу молодой леди из приличного дома, на Мэри шляпка и длинная кружевная мантилья, которые прибавляют ей добрый десяток лет. О, в смысле туалетов она безукоризненна! Но на собственном лице ей никак не удается навести порядок: дружелюбная улыбка начисто сметает то притворно равнодушное и капризное выражение, с каким «полагается» вести светскую беседу.
– Папа говорил, что вы скверно устроились, а мне здесь очень нравится. Только ужасно, когда кругом секреты и все окружено тайной.
В голосе Мэри послышались нервные нотки.
– Ну скажите хоть раз правду, таинственный незнакомец, что вы тут скрываете?
Хавкин насторожился. О чем это она? Дурачится или до Сюрвайера уже дошла история раненого индийца?
– Право же, Мэри, от вас у меня нет никаких тайн…
Он произнес это просто так, чтобы как-нибудь ответить. Кто мог подумать, что его слова придадут разговору столь резкий характер. Мэри, маленькая беззаботная Мэри, вдруг поднялась со своего места и, глядя ему прямо в лицо, шагнула вперед. Безмятежной улыбки как не бывало.
– У вас нет от меня секретов, мистер Хавкин? А то, что через десять минут вы отправляетесь заражать себя чумой, - не секрет? Может быть, вы скажете, что я ошибаюсь и папа не ждет вас сейчас в колледже, для того чтобы…
Очень ясные, стального цвета глаза какое-то мгновение глядят на него с жестоким укором и вдруг начинают туманиться. В них быстро-быстро набегает влага, прозрачный вал замирает, колеблется, дрожит. И вот уже среди комнаты, уронив на пол шляпу и мантилью, сидит обыкновенная девчонка, не успевающая утирать платком бегущие в три ручья слезы.
– Мэри… Это только опыт.
– Он мучительно ищет успокаивающих слов. Не читать же девочке лекцию о том, что испытание противочумной вакцины на человеке, пусть даже первое в мире, все-таки существенно отличается от заражения чумой.
Но Мэри не хочет слушать:
– Вы обманщик, мистер Хавкин, противный обманщик… Вы собирались погибнуть, даже не попрощавшись со мной…
Хавкин прислушался. Ему больше не хочется утешать ее. Он стоит рядом со стулом, на котором, согнувшись, горько, безудержно рыдает девушка, и с наслаждением ловит милые, смешные, бессмысленные слова.
– Я совсем не нужна вам. Вы нарочно мне все говорили…
– Что - всё?
– Несуразные обвинения звучат как долгожданное признание - признание, о котором он не смел даже мечтать, в которое упорно не верил. Пусть это жестоко, но он рад, да, рад прорвавшемуся потоку горя. Значит, и впрямь он ей нужен, немолодой уже человек из чужой страны, бедняк, занятый странным и опасным делом… Мэри, Мэри… Старик Сюрвай-ер действительно ждет его в кабинете Девиса, чтобы загнать в бок десять кубиков чумного яда. Но в этом нет ничего ужасного. Риск? Но разве сама она не рискует каждый день в своем госпитале? А десятки врачей, местных и приезжих? Рисковать - это ведь совсем не значит думать о смерти. Жить! Конечно, жить!
Мэри продолжает плакать. Она уже не в силах говорить, а только всхлипывает, как ребенок, мучительно, безутешно.
Хавкин опустился на колено и бережно поднял повисшую руку девушки. Розовые кончики пальцев еще влажны, солоноваты на вкус.
– Молчите, Мэри. Молчите. Вы все перепутали, - шепчет он, - я вовсе не собирался погибать. Скорее, даже наоборот. В ближайшее время я готовлюсь сделать предложение некоей мисс Мэри Сюрвайер, сестре милосердия из госпиталя Джамшеджи Джиджибхай. Разумеется, в том случае, если эта леди не отвергнет меня и не заразится чумой раньше свадьбы…
VII
Сейчас уже можно не сомневаться, что придет день, когда предохранительные меры, которые предпримет один из моих учеников, остановят страшные бичи, терзающие человечество: бубонную чуму и желтую лихорадку.
Слова, произнесенные Луи Пастером,
когда он в последний раз посетил институт
в Париже. Апрель 1895 года.
VIII
…Однако население всеми средствами старалось скрыть больных из-за страха перевозки их в госпитали. Для скрытия больных они пускались на всевозможные хитрости, запирали их в сундуки, в которых опи нередко успевали задохнуться, пока инспекционный отряд находился в доме; усаживали иногда умирающих больных в кресло и давали им в руки газету или книгу; запирали их на время посещения инспекционного отряда в самые глухие углы чердаков и закидывали паутиной и разным хламом.
Не обошлось дело и без открытого сопротивления… Представители магометанского общества просили отменить вовсе поголовный осмотр и даже обращались с этой просьбой не только к представителю Чумного комитета генералу Гетакру, но и к генерал-губернатору Бомбейского президентства, лорду Сандхорсту, намекая на возможность беспорядков в случае неисполнения их просьбы. Но генерал Гетакр самолично стал во главе инспекционного отряда, осматривавшего магометанский квартал в сопровождении роты солдат. Таким образом наклонность к беспорядкам была устранена…