Люди среди людей
Шрифт:
Не запирая дверей и не одеваясь, Хавкин спустился по ступеням во двор. Калитка распахнута. На мгновение оп задержался между ее массивных кирпичных опор, чтобы посмотреть на ручные часы. Без десяти семь. Он успел еще подумать, что сегодня «выявление больных» началось слишком рано, как рядом ударил новый залп. Стреляли вдоль улицы. Пули чиркали по булыжнику у самых его ног. Хавкин вздрогнул, тело, не подчиняясь рассудку, вжалось в шершавый камень. Еще несколько выстрелов. Эта мгновенная задержка, пока он под защитой столбов смотрел на часы, несомненно спасла ему жизнь. Погибнуть от случайной пули? От этой мысли даже взмокла спина. Скоты! Куда и в кого они стреляют на совершенно безлюдной улице? Обычно солдаты, входящие в «группы обнаружения чумы», открывают огонь, если население прячет больного или мешает доставить его в госпиталь. Но что означает стрельба вдоль улицы, на которой нет ни души? Акт устрашения! Их офицерам, конечно, и в голову не приходит, что рядом с чумной лабораторией каждый выстрел может оказаться роковым. Впрочем, откуда солдафонам знать о существовании лаборатории?
Хавкин сунул руку в карман пижамы и нащупал носовой платок. А что, если привлечь внимание солдат, выбросив «белый флаг»? Отряд
Он расправил «флаг» и оглянулся вокруг, ища подходящую палку. Но тут же отказался от своего плана.
– Ваше миролюбие едва ли доведет вас до добра, сэр!
Человеку, который произнес эти слова, не пришлось даже напрягать голос. С двумя своими товарищами он стоял в подъезде дома, прямо напротив ворот Медицинского колледжа. Странно, как Хавкин не заметил их сразу. Невысокий худощавый юноша в очках, несмотря на ранний час одетый в черный костюм и лакированные туфли, дружелюбно и чуть насмешливо рассматривал его с противоположной стороны неширокой улицы. Необычная, вытянутая кверху голова была обнажена, и редкие черные волосы заглажены на английский манер. Его спутники, судя по одежде, индийцы высших каст, держали в руках револьверы. Хавкин опустил платок и недоуменно посмотрел на своих неожиданных соседей. Бандиты? Не похоже. Особенно этот маленький в очках, с отличным лондонским произношением. Но что же могло заставить их взяться за оружие?
– Пожалуйста, сэр, - раздалось с противоположной стороны, - сделайте несколько шагов в глубь двора и взгляните на улицу сквозь кусты.
– Спокойный голос не содержал и намека на приказ.
Но Хавкин подчинился. Молодой индиец чем-то вызывал симпатию.
– Благодарю вас, сэр. Что вы теперь видите? Кустарник вдоль забора был не слишком густ, и, раздвинув ветки, Хавкин увидел… Впрочем, сначала он увидел только угол того переулка, что впадал в улицу прямо перед решеткой колледжа. Это был грязноватый и узкий переулок с вонючими сточными канавами по краям проезжей части. Хавкин никогда прежде не обращал внимания на его старые, тесно прижавшиеся дома и щербатую мостовую. Как и улица, переулок оставался пустынным. И в этом полном безлюдье как-то особенно страшно выглядели валяющиеся на булыжниках человеческие тела. Они именно валялись, брошенные, покинутые всеми. Тело старика, обернутое в белую материю, родственники, по всей видимости, несли на кладбище или на гхаты для сожжения. Что-то помешало им донести свою печальную ношу до конца. Труп вывалился из похоронных носилок, которые остались лежать тут же. Неподалеку от носилок смерть настигла еще одну жертву. Явно убитая выстрелом, на камнях лежала немолодая женщина-индианка. Хавкин видел лужу крови возле ее бока. Те трое на противоположной стороне нетерпеливо поглядывали на него. Они не могли рассмотреть это зрелище, не рискуя быть подстреленными так же, как эта женщина.
– Что вы там видите?
– повторил маленький.
– Она жива?
Хавкин молчал. Теперь он ясно представил себе, как разыгралась эта трагедия. Они несли тело старика, чтобы похоронить его. Солдаты потребовали справку и, получив отказ, открыли огонь. Это становится буднями города: узаконенная охота на родственников, не желающих представить документ от врача с указанием причины смерти покойного. Приказ о задержке похоронных процессий - один из бесчисленных приказов, которые перетрусивший губернатор Бомбея печет как блины, - должен якобы улучшить учет больных чумой. На деле получается как раз наоборот: население скрывает теперь не только больных (чтобы их не увозили в госпиталь), но и умерших.
Вдоль улицы прогремел еще один залп. В ответ индийцы из подъезда, не целясь, выстрелили куда-то вперед. Видно было, что они скверно владеют оружием. Когда стрельба утихла, Хавкин сказал очкастому:
– Она убита.
– Убита?!
– Один из индийцев озлобленно рванулся из подъезда.
Дрожа от возбуждения и выкрикивая проклятия, он бросился навстречу солдатам. Товарищи силой втащили его обратно. Но парень, видимо, потерял от горя всякий страх. Он продолжал кричать, высовываться из-за укрытия и бестолково стрелять вдоль улицы. По выкрикам Хавкин понял: убита его мать. Двое других не успокаивали его. Они хмуро о чем-то переговаривались и только поглядывали, чтобы третий не вырвался на середину улицы. Постепенно он утих. Солдаты тоже притихли; время от времени они постреливали откуда-то издалека, но пойти на открытый штурм подъезда не решались. Долго это продолжаться, конечно, не может. В армии ее величества всегда найдется какой-нибудь слишком молодой или излишне преданный долгу капрал, который погонит отряд прямо под револьверные пули. Этих троих тогда попросту перестреляют.
– Постарайтесь перебежать улицу. Двор колледжа проходной.
Хавкин сам удивился, услышав собственный голос. Разве он не давал себе слова никогда не вмешиваться в подобные истории? В Индии на каждом шагу стычки, драки, междоусобицы: между мусульманами и индийцами, между правительственными войсками и восстающими племенами, наконец, просто между полицией и заводскими кули. Ученому трудно да и не к чему разбираться в битве чуждых страстей. Но на этот раз Хавкин явственно видит правых и виноватых. Опасность грозит парням вовсе не потому, что они злоумышленники. Опять эти «санитарные меры». Генерал Гетакр превратил их во всеобщее бедствие, равно ненавистное правительственному бактериологу Хавкину и рядовым бомбейским жителям. Нельзя допустить, чтобы солдаты убили этих юношей, вся вина которых состоит лишь в том, что они не хотят терпеть произвола.
Хавкин знаками повторил, что двор колледжа проходной. Если они сумеют быстро перебежать дорогу… Но парни на той стороне недоверчиво покачивали головами. «Британец и туземец так же несоединимы, как вода с маслом», - гласит поговорка. Сколько раз уже убеждался ученый: для индийца эта истина - основа всего его политического мировоззрения. И все же юношам пришлось его послушать. Первым решился бежать очкастый. Пригнувшись, он вдруг сорвался с места и в несколько прыжков достиг ворот. Все произошло так быстро, что солдаты даже не попытались стрелять в беглеца. Их все еще удерживали на почтительном расстоянии револьверы двух других индийцев. Тяжело дыша, юноша привалился к каменной опоре ворот. Но тут же, едва переведя дух, он начал подавать команды оставшимся товарищам. Индийцы, не целясь, выпустили еще несколько зарядов по невидимому врагу и тоже бросились бежать. Очкастый и Хавкин отступили в глубь двора, чтобы освободить им проход. Вот они уже на средине улицы. Вот вскочили на тротуар. Залп. Мальчишки с разлету влетели в калитку! Ура! Они действительно выглядят мальчишками, нашкодившими мальчишками, которым удалось избегнуть наказания. Теперь бежать, как можно скорее бежать через двор на соседнюю улицу. Но тот юноша, что несколько минут назад порывался броситься на солдат в открытую, вдруг бледнеет и хватается за бедро. В пылу побега он не заметил, что ранен. На белой материи проступила кровь. Остальные так же растерянно, как сам раненый, уставились на это все разрастающееся пятно. Похоже, что все трое увидели кровь впервые в жизни. Хавкин первый приходит в себя. Он подхватывает готового упасть раненого и тащит его в лабораторный флигель. Кажется, прострелена только мышца. Но все равно надо наложить жгут, иначе парень истечет кровью. Хавкин слышит за спиной выстрелы, топот, но оглядываться некогда. Раненый все более тяжелеет. И, наконец, окончательно повисает у него на руках.
С тех пор как юноша в очках пересек улицу и ворвался во двор Медицинского колледжа, Хавкин из наблюдателя как-то само собой превратился в активного участника событий. У него не оставалось ни минуты, чтобы задуматься, правильно ли он поступает, и представить, как действия его выглядят со стороны. Втаскивая раненого парня на крыльцо, он думал только о том, как правильно наложить жгут. Ведь ему, выпускнику естественного факультета, причастному к самым высоким медицинским идеям, никогда прежде не приходилось заниматься врачеванием. Потом, когда нога была перетянута полотенцем, рана перевязана, а больной уложен на коврик в спальне, возникла необходимость привести пациента в чувство. Новоявленный врач боялся, что не справится со сложной терапевтической задачей. Но вода из графина и случайно оказавшийся среди химических- реактивов нашатырный спирт сделали свое дело. Парень очнулся. Хавкин уже решил, что все трудности позади, и собрался переодеться, но его подопечный очнулся, недоуменно оглядев незнакомое помещение, заворочался на коврике и сделал попытку подняться на ноги. Пришлось превратиться в сиделку и объяснить упрямому пациенту, почти не понимающему английского, что сейчас для него важнее всего покой. Но тот морщился от боли и, не. слушая объяснений, снова и снова пытался встать. Хавкин наконец потерял терпение. Возня этого мальчишки в любой момент могла окончиться новым кровотечением.
– А, чтоб тебя!
– в сердцах крикнул он по-русски.
– Лежи смирно!
Крикнул и сам не удержался от улыбки: с таким же успехом можно объясняться с этим пациентом на языке эскимосов или негров банту. Однако решительный тон заставил парня все-таки успокоиться. Он откинулся на ковре, всем своим видом продолжая показывать, что не верит ни одному слову белого и если остается лежать здесь, то только лишь в надежде на милосердие богов. Ну что ж, такая позиция по крайней мере позволяла хозяину дома спокойно надеть, наконец, брюки и рубашку. Завязывая галстук, Хавкин снова взглянул на часы. Они показывали половину восьмого. Только полчаса назад он деловито выходил на улицу. И вот… Новая мысль вдруг заставила его замереть: кажется, осталась открытой входная дверь лаборатории. Хорош он будет, если кто-нибудь из сотрудников колледжа забредет в лабораторию. Правительственный чиновник укрывает в своей комнате преступника, оказывает помощь человеку, который только что стрелял в солдат ее величества! В колониях за это не избежать военного суда, а русскому подданному в лучшем случае грозит немедленная высылка за пределы Индии. И тогда прощай все планы… Но и отступать тоже некуда: раненого придется скрывать до тех пор, пока за ним не явятся родственники или друзья. Через полчаса в лабораторию придут технические работники. Тогда комнату придется запереть на ключ. А солдаты?… Они давно уже, наверно, на дворе. Разыскивают тех двоих. Правда, на входных дверях висит табличка, запрещающая посторонним переступать порог опасной лаборатории. Но если дверь осталась распахнутой, солдаты попросту не заметят запрещающую надпись. Может быть, в эту минуту они уже стоят, примкнув штыки, у самого входа… Хавкин прислушался. У входной двери раздался шум шагов. Кажется, хлопнула входная дверь. Молодой индиец тоже услышал посторонние звуки. Он приподнялся на локтях, втянул голову в плечи, замер. Казалось, еще минута, и, ничего не соображая, охваченный паническим страхом, он метнется к окну. Хавкину стало жаль его. Он присел рядом на корточки и мягко положил юноше руку на плечо. Ладонь ощутила, как до крайности напряженные мышцы медленно, неохотно смягчаются, будто оттаивают. Оторвав настороженный взгляд от дверей, парень впервые посмотрел в лицо чужого белого человека. Кажется, только сейчас он догадался, что перед ним не враг, что опасность, подстерегающая их там, во дворе, равно угрожает обоим. Хавкин встал. Оставаться в бездействии больше нельзя. Он еще успокоительно кивнул своему неожиданно обретенному сообщнику и шагнул за порог. Так и есть! В конце коридора стоял человек. Хавкин увидел сначала только его согнутую спину. Человек возился с ключом у входной двери лаборатории.
– Что вам здесь нужно?
Человек распрямился и поднял голову.
– Доброе утро, мистер Хавкин. Это я, Сюрвайер. Я увидел из окна, что у вас настежь открыта дверь, и решил, что вы наверняка спозаранок на ногах. И вот заглянул, чтобы пригласить вас пораньше выпить чашку кофе. Сегодня у нас в некотором роде табельный день, мистер Хавкин, не правда ли: десятое января…
V
Эпидемия все разрасталась. Доктор Хавкин очень торопился. Одновременно с подготовкой вакцины он читал многочисленные лекции для врачей-практиков по борьбе с чумой. Этот замкнутый и малоразговорчивый господин становился удивительно красноречивым, когда надо было научить кого-то основам противочумной борьбы. Работал он по 12 - 14 часов в сутки. Один из его помощников заболел нервным расстройством. Два других ушли, не выдержав испытания трудом и страхом.