Люди среди людей
Шрифт:
Проф. Каналкар – индийский врач и историк.
Из статьи «Страницы медицинской истории Бомбея».
VI
По мнению доктора Сюрвайера, в подлунном мире давно уже не происходит ничего нового. В политике, равно как в медицине, литературе и общественной жизни, девятнадцатый век лишь лениво пережевывает идеи и открытия прошлых столетий. Телефон? Электрическое освещение? Паровоз? Пароход?
Преподаватель Бомбейского колледжа доктор медицины Джон Сюрвайер не придает сколько-нибудь серьезного значения техническим изобретениям. Куда важнее, чем человечество
Они познакомились в тот же день, как Хавкин прибыл в Бомбей. Микробиолог осваивал новое помещение, когда они пришли туда в качестве официальных лиц: мистер Девис - директор колледжа и доктор Сюрвайер, заместитель по научным проблемам. Слуги вносили лабораторную посуду, мебель, клетки с подопытными животными. Руководитель лаборатории, очень моложавый, довольно красивый господин, без сюртука, в расстегнутой рубашке, энергично распоряжался, что куда ставить, двигал мебель, просматривал на свет каждую колбу.
– А где вы сами намерены поселиться, сэр?
– спросил Сюрвайер, видя, что день клонится к вечеру, а Хавкин совсем не занимается устройством собственного жилья.
– Рядом, - последовал ответ.
– Там уже поставлена мебель.
Врач с любопытством заглянул в комнату, которую бактериолог Индийского правительства избрал для своего обитания. В пустое помещение слуги втащили только что купленную кровать, принесли из классных помещений колледжа стол и несколько стульев. Голые стены, голые, без занавесей, окна, дощатый крашеный пол без единой циновки. Только над кроватью прибит ковер, один из тех дешевых фабричной работы ковров, которые продаются на любом углу. Самый скромный писец в Бомбее не согласился бы жить в столь убогой обстановке. Они с мистером Девисом почувствовали себя оскорбленными. В Европе каждый может жить, как ему заблагорассудится. Но здесь не Европа. И никто из приезжих не должен подавать местным дурных примеров: чиновник британской администрации, чем бы он ни занимался, обязан жить как полагается. Ничего такого они с мистером Девисом приезжему, конечно, не сказали. Просто пришлось заметить молодому человеку, что квартиры в Бомбее не так уж дороги и трехкомнатный коттедж с прислугой и садом обойдется ему…
– Мне здесь вполне удобно, сэр. Благодарю вас, - нетерпеливо прервал Хавкин.
Коттеджем можно будет заняться и потом. Нетерпение его относилось не столько к доктору Сюрвайеру, сколько к особенно упорному гвоздю, который никак не удавалось извлечь из ящика с микроскопом. В такую минуту, естественно, не очень-то хочется поддерживать вежливые, но бесплодные разговоры.
В общем, он вовсе не враг трехкомнатных коттеджей с садом. Но сейчас его несравненно больше интересовало, как за три дня оборудовать лабораторию и начать опыты. Этот срок Хавкин назначил себе сам. Он должен доказать завистливым глупцам из Калькутты, надменно попрекающим его за глаза небританским происхождением, что кое на что он все-таки годен.
Доктору Сюрвайеру оставалось лишь пожать плечами.
За те двадцать лет, что он прожил в Бомбее, ни один сотрудник колледжа не начинал свое пребывание на новом месте таким странным образом. Вместо того чтобы заняться наймом прислуги и квартиры, побеспокоиться об экипаже (ни один европеец не ходит по Бомбею пешком) и осведомиться о нравах и обычаях местного общества, приезжий, как простой кули, открывает ящики с лабораторным оборудованием и, того гляди, возьмется за метлу и совок. Впрочем, доктор Сюрвайер, любивший во всем порядок, вскоре отыскал для мистера Хав-кина надлежащее место в строгом и стройном мире своих общественных представлений. Чудак! Ну да, просто один из тех чудаковатых субъектов, которые с незапамятных времен стремятся облагодетельствовать человечество плодами своих открытий. Ну что ж, это не худшая из людских категорий. Чудаки и прожектеры, как правило, безобидны и даже милы в своей увлеченности. Они не стремятся обскакать вас на служебной лестнице или подставить ножку при получении наград. А этот к тому же, очевидно, скромен и работящ. Лондонское правительство субсидирует его идею; тем лучше, значит, к тому же он лоялен и имеет покровителей в высших сферах. Без протекции никто бы и шиллинга не дал за самые очаровательные открытия. Конечно, по-своему он тщеславен. Ибо что же, как не тщеславие, могло погнать молодого человека из Лондона и Парижа в Индию? Ну что ж, в этом тоже есть резон: Бэкон, например, считал, что ученая слава летит медленнее, если ей не хватает двух-трех павлиньих перьев.
Подобные размышления в конце концов привели скептически настроенного доктора к желанию подружиться с молодым энтузиастом. Чиновный и торговый Бомбей не очень-то богат интеллигентной публикой. К тому же доктор и его сослуживцы уже изрядно прискучили друг другу. Так возникла благая мысль пригласить бактериолога завтракать и обедать в доме Сюрвайеров, благо особняк их примыкал непосредственно к зданию колледжа. Предложение это избавляло мистера Хавкина от лишних хлопот, а доктору Сюрвайеру обеспечивало деликатного и просвещенного слушателя касательно взглядов Монтеня и Бэкона на политику и науку.
…«Кофе должен быть горяч, как ад, черен, как дьявол, чист, как ангел, и сладок, как любовь». Повар доктора Сюрвайера, очевидно, помнил это изречение не хуже своего хозяина. Вдобавок он умел придавать напитку удивительный аромат, а утренние тосты выходили из его рук маслянистыми, с нежно хрустящей янтарной корочкой.
– Вам еще, мистер Хавкин?
Маленькие ручки Мэри, дочери старого доктора, наполняют его чашку раньше, чем он успевает ответить. Она подает кофе с дружелюбной и одновременно победной улыбкой. С этой улыбкой мисс Мэри делает все: отдает распоряжения по дому, разговаривает с гостями, разносит лекарства госпитальным больным. Наверно, так улыбается она и во сне.
– Попробуйте это печенье…
Серьезные разговоры за утренним кофе вести не полагается. Хозяин дома считает, что утром человек должен обдумывать предстоящий день. Интересно знать, что обдумывает в это время он сам? Хотя доктор считается руководителем научной части колледжа, никакой наукой ни он, ни его коллеги никогда не занимались. Курс анатомии, который он читает в колледже, тоже не претерпел за двадцать лет никаких перемен. Не изменяются с годами ни время, отведенное для гольфа, ни час покера, ни ритуальная прогулка в экипаже по берегу моря, где с пяти до пяти сорока пяти вечера бомбейская публика слушает военный оркестр, неизменно завершаемый британским гимном.
Типичная для бомбейского чиновника, строго размеренная, заполненная обязательными пустяками жизнь кажется Хавкину чуточку смешной. И все-таки ему мил этот дом. Может быть, потому, что сам он никогда не имел своего. Переезд в коттедж из трех комнат так и не состоялся. Некогда. Опыты отнимают все время. Доктор Сюрвайер и мистер Девис сначала напоминали ему об этом, но потом, кажется, смирились. Зато уже в середине декабря он смог продемонстрировать им первую удачу: крыс, которых вакцина полностью предохранила от чумы. Кажется, в этот день доктор Сюрвайер и его шеф уверовали, наконец, в силу препарата. Во всяком случае, вернувшись к вопросу о квартире, они заговорили о ней в том смысле, что такой ученый, как мистер Хавкин, уже не имеет права обходиться плохонькой комнатушкой. Ну что ж, в их устах это, пожалуй, прозвучало как похвала его исследованиям. Но сегодня он покажет им кое-что поинтереснее. Сегодня желтоватая жидкость из стеклянных колб с пепельным осадком на дне должна доказать, что она - лекарство не только для крыс. Сам-то он давно в этом убежден. Надо только выяснить, в каких дозах препарат ядовит для человека. Вопрос о дозах - немаловажная проблема. Тому, кто предлагает лекарство, прежде всего надо быть уверенным, что оно не вредит. Слава богу, сегодня к вечеру с этим будет тоже покончено. Покончено… Кто только знает как?…