Люди среди людей
Шрифт:
…Уже издали Хавкин почувствовал: в лаборатории происходят чрезвычайные события. Он прибавил шаг. В тихом, заросшем густым кустарником углу двора, где обычно месяцами не звучало ни одного громкого слова, теперь происходила самая настоящая перебранка. Входная дверь, которую он запер перед уходом, была распахнута настежь. Три индийца стояли перед крыльцом и горячо объяснялись с его помощником Гуптой. Обе стороны яростно жестикулировали и, очевидно, не стеснялись в выражениях. Гупту, излишне любопытного и говорливого фельдшера, который охотно выдавал себя за врача, Хавкин не любил. Следовало бы давно избавиться от этого не чистого на руку болтуна. Но фельдшер обладал качеством, которым в значительной степени искупал свои недостатки. Как никто другой, он умел обращаться с чумными разводками. Ни одна колба или пробирка никогда не выскользнула из его цепких рук. В лаборатории,
Приход начальника лаборатории изменил соотношение сил. Гупта сразу распрямился, стал даже как будто выше ростом и шире в плечах. Индийцы, наоборот, чуть отступили от крыльца и примолкли. Надменно поглядывая на них, Гупта с поклоном подошел к Хавкину:
– Эти люди, сахиб, позволяют себе требовать…
Хавкин жестом остановил его. Он и сам понимал, зачем при-тли и чего требуют эти люди. Позади двух незнакомых бородатых индийцев стоял тот молодой парень в белом тюрбане, что час назад стрелял из подъезда по солдатам. Решение пришло мгновенно.
– Пойдите в главный корпус, Гупта, и скажите декану, что занятие с врачами состоится. Я буду в аудитории, как всегда, ровно в девять тридцать.
Не беда, что декана еще нет в колледже: главное, избавиться сейчас от лишнего свидетеля. Бессмысленно доверять человеческую жизнь длинному языку этого болтуна. Гупта даже не взглянул на шефа. Обиженно волоча ноги, он двинулся через обширный двор колледжа, как будто его посылали на каторгу. Делать писцу замечание было некогда. Через пять минут, когда Гупта вернется назад, раненый и его родственники должны быть далеко.
Индийцы все поняли. Они молча смотрели в спину писца, пока он не скрылся за деревьями. Только после этого один из бородатых, очевидно старший, протянул ученому измятый конверт. Хавкин сунул пакет в карман: сейчас не до чтения. Быстро, почти бегом, миновал он коридор лабораторного домика, достал из кармана ключ. По дороге краем глаза отметил: в большой комнате пусто: слуги еще не пришли. Значит, можно позвать индийцев. Они двинулись следом, осторожно ступая босыми ногами по крашеному полу. Ключ долго не попадал в скважину. Один поворот. Другой. Хавкин нетерпеливо дернул дверь. Она не поддавалась. Похоже, что там, в комнате, кто-то крепко держал ее. Еще рывок. Рука ощутила упругость веревок, которыми дверь привязали изнутри. Он взглянул на часы. Добрая половина времени, отведенная на операцию, прошла. Индийцы испуганной и недоумевающей группкой сбились за спиной. Хавкин резко обернулся:
– Ну, что ж вы молчите? Скажите ему что-нибудь! Те разом загалдели:
– Саваркар! Саваркар!
Замолкли, прислушались. Пленник молчал. Умер? У Хавкина похолодело в груди. Но отчего? Рана ведь не опасная. Может быть, соскочил жгут? Кровотечение?
Постучали и покричали еще раз. Ни звука. Бездействие становилось невыносимым. Можно, конечно, обежать дом вокруг и влезть в окно. Но это потребует много времени, а его уже почти не остается.
Хавкин обеими руками ухватился за медную ручку, уперся в косяк ногой и с остервенением рванул дверь на себя. По ту сторону что-то хрястнуло, порвалось.
Дверь резко распахнулась, едва не сбив его с ног. Они ввалились в комнату, все четверо одновременно, Пусто. Дверная ручка обмотана черным шелковым галстуком. Сейчас жалкие обрывки его, как траурный флаг, свисали до самого пола. Окно распахнуто. Высота метра полтора, не больше. Но у самого окна густой стеной стоит колючий кустарник. На ветках - клочья белой материи и бинтов. Ясно: парень продирался сквозь заросли. Индиец вопросительно поглядел на хозяина. Можно? Хавкин утвердительно кивнул. В ту же секунду вся команда начала прыгать в окно. Раздался треск ломаемых ветвей. Хавкин содрогнулся: чтобы прыгать голыми ногами на жесткие, покрытые шипами кусты, надо иметь или слоновью кожу, или мужество тигра. Во всяком случае, после такого прыжка каждый из троих прольет не меньше крови, чем их раненный пулей товарищ. Треск уходил все дальше и дальше от дома и, наконец, затих в глубине сада. Стоя у окна, Хавкин прислушивался к затихающему шуму, когда на пороге появился Гупта. Сильно порозовевшая физиономия и тяжелое дыхание свидетельствовали, что писец не пожалел сил, чтобы как можно скорее вернуться в лабораторный домик. Глаза у него уже не просто блестели, а буквально горели любопытством. Всем существом своим Гупта чуял: без него тут что-то произошло. Но что? Поймав взгляд писца, Хавкин оглядел свое жилище. Зрелище действительно странное: кровать не застелена, сорванный со стены ковер на полу. На нем измятые подушки, куски бинта и даже бритва. Бритву раненый стащил со стола, надо полагать, для обороны. А может быть, в случае чего намеревался даже лишить себя жизни. И как главная улика - испачканное кровью полотенце. Это полотенце послужило вместо жгута. Значит, мальчишка сорвал его с ноги и тем вызвал новое кровотечение. Гупту это полотенце притягивало как магнит. Он даже сделал шаг в глубину комнаты, чтобы рассмотреть, действительно ли коричневые пятна на белой материи - кровь.
Но резкий окрик отбросил его назад:
– Сейчас же убирайтесь в лабораторию!
Писец метнулся в коридор. Боже, что случилось сегодня с белым доктором?! Он никогда прежде не поднимал голоса даже на самого нерасторопного и глупого слугу. А сегодня… Наверно, у него в комнате действительно приключилось что-то очень страшное. Эта кровь… И люди, которые требовали, чтобы им вернули какого-то Саваркара…
В лабораторной комнате Гупту ждало множество дел. Батареи пустых флаконов на столе напоминали, что пришла пора разливать чумную вакцину. Отдельно стоял флакончик, который мистер Хавкин просил наполнить только наполовину. Но писец не мог ни за что взяться. Его разъедало, мучило, терзало любопытство. Он должен сейчас же поделиться своими открытиями и догадками с друзьями; швейцаром и экономом колледжа. Он снова выглянул в коридор. Дверь в комнату Хавкина оставалась закрытой. Тихо. На миг Гупта притаился, прислушался и, уже не в силах удержаться, галопом помчался к зданию главного корпуса.
…Господину,
который руководит лабораторией чумы в
Центральном медицинском колледже
(лично)
Сэр, Вы не знаете моего имени, а я Вашего. Но сегодня утром Вы проявили столь гуманное отношение к людям чужой для Вас расы, Вы так искренне и просто предложили свою помощь трем преследуемым, что я не могу не выразить Вам своего горячего восхищения.
Я видел надпись на дверях Вашей лаборатории и догадываюсь, что Вы один из тех иностранцев, что пришли на помощь моему народу, охваченному пыне бедствием чумы. Но кто бы Вы ни были, Вы - благородный человек. Убежден, что и в науке своей Вы достигли или достигнете многого. Ибо большую науку дано творить лишь подлинно высоким душам.
Да благословят боги Ваш путь по земле Индии.
Д. Е. Вирчанд, адвокат.
P. S. Я отплываю сегодня со своей семьей за границу. Если Вы разрешите, я навещу Вас в пять часов пополудни.
Д. В.
Хавкин медленно вложил письмо в конверт. В памяти всплыл очкастый молодой человек с редеющей шевелюрой на странно вытянутой голове. Что-то было в этом парне, что сразу вызывало к нему доверие. «Да благословят боги Ваш путь по земле Индии». При чем тут боги? Наверно, это принятая форма доброго пожелания. И все-таки странно: чем более настойчиво ограждаешь себя от знакомств, тем неизбежнее возникают эти знакомства. И отнюдь не плохих друзей выносили ему до сих пор волны случайности. В Париже - Жорес и Вильбушевич, журналист Клер и типографщик Трела, в Калькутте - доктор Симпсон и доктор Датт, здесь, в Бомбее, - семья Сюрвайер, Мэри… А теперь этот Вирчанд. «Да благословят боги…» Ах, милый адвокат, если бы нынешние «боги» Индии просто не мешали, и то было бы неплохо.