Люди сумрака
Шрифт:
Я вспомнила вечно бледное, осунувшееся лицо матери, ее болезненную худобу. Когда это началось? Когда начались мои «видения». А потом, когда она приезжала ко мне и просила денег? Она выглядела еще хуже. Кожа бледная до серости, умоляющий, почти одержимый взгляд. Господи боже мой. Все это время она была зависима от «хрустального порошка».
Игра… эта Игра проникла в мой разум, распотрошила его, вытащила на свет все мои страхи. Значит ли это, что где-то на периферии сознания я всегда понимала, что моя мать больна?
Я помотала головой. Прощение — не для меня. Я просто не умею прощать.
Мне надо выбрать? Мое фото — нет, конечно же, нет. Материнская любовь завяла быстрее сорванных роз, когда мать поняла, что я не такая, как другие дети. Обручальное кольцо? Нет, если учесть, с какой легкостью она начала новую жизнь, в которой не было отца.
Я взяла коробочку с «хрустальным порошком» и вложила в протянутую мамину руку. В тот же миг восковая статуя распалась на мириады погаснувших в воздухе искр.
Вот она — еще одна причина ненависти моего отца ко мне. Ведь кто, как не я, стала причиной зависимости матери от «хрустального порошка»? Я, дитя Сатаны, разрушила его жизнь, лишила его любимой женщины и разрушила и ее жизнь тоже.
Развернувшись, я покинула гостиную. Удивленный возглас сорвался с моих губ, когда я увидела, что дом моего детства исчез. Я очутилась в доме, где жила сейчас вместе с Лори. Но еще больше я изумилась, увидев того, кто стоял на пороге. Феликс.
А он что здесь делает?
Значит, я ошиблась, решив, что Игра связана исключительно с моим прошлым. Она затрагивала и мое настоящее.
Я медленно приблизилась к нему. Распахнутое пальто, темные брюки и белая рубашка — так он был одет на нашей последней встрече в «Дейстерском льве». Когда я отпрянула от него, поняв по его взгляду, что он собирается меня поцеловать.
Испугалась? Не хотела так сильно сближаться с тем, кого поначалу едва ли не возненавидела? Привыкла быть одной настолько, что стала бояться перемен?
Да. Да. Определенно.
Все тот же взгляд пронзительно-голубых глаз — манящий как магнит. Те же тонкие, аристократичные черты лица, которые притягивают женские взгляды. Он отличался от всех, кого я знала, и я… не понимала его. Как ни старалась, я не могла не думать о нем — кажущемся таким холодным, а на самом деле… Книги для Лори, его искренний интерес ко мне, попытка меня поцеловать… что все это означало?
— Ты ведь не исчезнешь просто так, верно?
Он молчал. Но лестница, ведущая на второй этаж, в спальню Лори, вдруг исчезла. Игра прямо говорила мне — дальше я не пройду, пока не разберусь с призраками своего подсознания. Пока не поставлю точку.
— Нет, не точку, — прошептала я — то ли безмолвному Феликсу, то ли самой себе. — Многоточие.
Положив руки на скрытые кашемировым пальто плечи Феликса, я его поцеловала. Легкое касание губ — в реальности все было бы совсем иначе. Нас тянуло друг к другу, я это чувствовала. И да, меня это пугало.
Образ Феликса начал бледнеть, пока не исчез совсем. Но входная дверь все еще была заперта. Какие еще испытания приготовила для меня Игра?
Я поднялась по лестнице в спальню дочери. Знала, что застану ее там, но… не знала, что придется пережить повторение нашего общего недавнего кошмара.
Лори сидела на кровати. На пледе с огромной мордой тигра сидела белка. Живая, шкурка чистая, хвост распушен. Но несмотря на нож, занесенный над ее головой, она не шевелилась. Завороженно смотрела глазками-пуговками на Лори, которая сжимала в руках нож.
Я знала, что произойдет в следующее мгновение, и не могла позволить этому случиться. Хотя бы здесь, в этой странной игре собственного подсознания. Я бросилась вперед, вырвала нож из ослабевших пальцев дочки, прижала ее к себе так крепко, как только могла.
— Прости, что допустила это, прости, — прошептала я.
Вспугнутая движением, белка ускакала за порог. Я не выпускала Лори из объятий, чувствуя, как слабеют тиски страха, что все эти несколько месяцев сдавливали мне сердце. Страха, что баньши сделает с моей дочерью то же, что сделала с Эмили Монаган. Страха, что даже избавление от клейма не поможет мне избавить Лори от кошмаров.
Я была плохой дочерью и не слишком хорошей женой. Но плохой матерью я не стану. Я сделаю все, что в моих силах, и даже больше, но сумею защитить Лори. Никому ее у меня не отнять.
Я вдруг поняла, что сижу на кровати одна, обнимая себя за плечи. А вокруг меня… мизансцена менялась. Стены исчезли, кровать превратилась в бетонный пол крыши многоэтажного здания. Я в первое же мгновение узнала место, куда меня занесла Игра.
Сумрачный город.
Крыша, с которой мы с Лили-Беллой наблюдали за черно-белыми людьми, спешащими по черно-белым улицам. Я поднялась, обернулась.
Лили-Белла стояла лицом ко мне на тоненьком карнизе, на самом краю крыши. Люди сумрака не меняются, и она была точь-в-точь такой, какой я видела ее в последний раз. Расстояние между нами все сокращалось, и чем ближе я подходила, тем отчетливее видела печаль в ее глазах.
— Прости, — прошептала она… и шагнула назад.
Я хотела, чтобы она умерла. Чтобы хотя бы так отплатила мне за все содеянное. И все же… ничего ведь уже не исправить.
Не знаю, что побудило меня молнией броситься вперед и схватить ее, падающую, за руку. И в тот же миг, когда наши пальцы соприкоснулись, окружающий меня мир распался и исчез. Я вновь оказалась на пороге дома из своего детства, но на сей раз дверь была открыта.
Игра закончилась.