Людоеды из Цаво
Шрифт:
Следующей задачей было протянуть железные балки от одной опоры к другой, расстояние между которыми было шестьдесят футов. Поскольку у меня не было ни лебёдок, ни блоков и такелажа, чтобы перетащить балки, я был вынужден возвести в пролётах временные опоры из дерева. Между временными опорами были протянуты большие деревянные брусья и уложены рельсы. Балки перевозили по этим рельсам на вагоне-платформе, который доставил их с побережья. Затем их сгружали, отгоняли пустую платформу, демонтировали временный мост, и балка мягко опускалась на опоры. Когда последняя опора была успешно установлена, мы, не теряя времени, соединили железнодорожный путь. Очень скоро я с удовлетворением наблюдал, как по законченному мосту едет первый поезд.
Самодельный подъёмник
Установки балки
Строительство моста завершено
Интересно, что через день после того, как мост был завершён, а промежуточные опоры удалены, разразился страшный ливень. Вода в реке быстро поднялась и скоро вышла из берегов, и река превратилась в разъярённый мрачный поток, который вырывал деревья с корнями и кружил их, как щепки. Вода поднималась всё выше и выше. Стоя на мосту, я наблюдал за двумя временными мостами для вагонеток, – которые, как вы помните, мы построили для того, чтобы перевозить на стройку камень и песок, – и ждал, когда они уступят под напором воды. Долго ждать не пришлось. Скоро я увидел, как из-за поворота реки чуть выше моста непреодолимая сила выносит сплошную массу пальмовых стволов и железнодорожных шпал. Я понял, что это обломки временного моста, который пересекал реку выше. С этими обломками пришла ещё одна бурная волна. Когда она обрушилась на вторую шаткую конструкцию, у меня перехватило дыхание. Раздался тупой удар, звук расщепляющихся и раскалывающихся деревьев, а потом волна понеслась ко мне, не оставляя позади себя ни малейшего признака двух мостов. Удар был такой мощный, что рельсы на расколотых стволах скрутились, как обычная проволока. Двойной ряд обломков нёсся вперёд и с угрюмым бурлением бросился на волнорезы моих каменных быков. Столкновение было сильным, но, к моему крайнему удовольствию, мост не шелохнулся. Я увидел, как останки временных мостов проплывают между опорами и быстро исчезают, отправляясь к океану. Признаюсь, что я смотрел на всё происходящее, разрываясь от гордости.
У нас в Цаво не было ни дня без такого рода волнений. Когда на лагерь не нападали львы-людоеды, туда приходили леопарды, гиены, дикие собаки, дикие кошки и другие обитатели джунглей. Эти животные наносили большой урон стадам овец и коз, которых мы держали для еды. Мы всегда испытывали большое облегчение, когда кто-нибудь из них попадался в приготовленную ловушку.
Особенно большие разрушения производили леопарды, которые часто убивали ради удовольствия, а не ради еды. Я ненавидел их с тех пор, как один леопард бессмысленно уничтожил всё моё стадо. Тогда у меня было стадо из тридцати овец и коз, которых я держал ради мяса и молока. На закате они скрывались в шалаше в углу моей бомы. Одной очень тёмной ночью мы проснулись из-за страшной суматохи в этом хлеву, но людоеды ещё не были убиты, и никто не рискнул выйти, чтобы узнать причину волнений. Я, естественно, думал, что это было вторжение одного из «дьяволов». Всё, что я мог сделать, несколько раз выстрелить в сторону хижины, надеясь его отпугнуть. Несмотря на выстрелы, шум ещё некоторое время продолжался, а потом всё затихло. Как только шум затих, я пошёл к хлеву, чтобы посмотреть, что случилось. С яростью я обнаружил, что все мои овцы и козы лежат на земле мёртвые, с перегрызенными горлами. По дыре в тонкой стенке хлева, по следам вокруг я понял, что виновником этой резни был леопард. Он не съел ни одну овцу или козу, а просто убил их всех из любви к разрушению.
Я надеялся, что следующей ночью он вернётся, чтобы поесть. Я решил, что если он вернётся, я ему отомщу. Поэтому я оставил туши на своих местах и установил у входа в хлев очень мощную ловушку, похожую на огромную крысоловку и достаточно крепкую, чтобы удержать леопарда, если он попадётся неё лапой. Прочной цепью я присоединил её к столбу, который был врыт в землю снаружи. Когда наступила темнота, все, кто был в моей боме, тревожно вслушивались, ожидая, когда леопард попадётся в ловушку. Мы не были разочарованы. В полночь мы услышали клацанье мощной ловушки, за которым последовали неистовые рычание и прыжки. Я весь вечер просидел с винтовкой и зажжённым фонарём, поэтому немедленно бросился туда в сопровождении чокидара (сторожа), который нёс фонарь. Когда мы приблизились к хлеву, леопард неистово прыгнул в нашу сторону, насколько ему позволяла цепь. Это так испугало чокидара, что он в ужасе убежал, оставив меня в полной темноте. Ночь была такая же тёмная, как предыдущая, и я абсолютно ничего не видел. Но я знал, где примерно находится зверь, и стрелял в него, пока не опустошил магазин. Насколько я мог различить, он пытался пролезть через разрушенную стену хлева. Но вскоре мои пули сделали своё дело, его сопротивление слабело, а потом всё затихло. Я крикнул, что леопард мёртв, и тут же все в боме вскочили и с фонарями побежали сюда. Вместе с другими пришёл один мой мастер-индус, который воскликнул, что тоже хочет отомстить, поскольку некоторые козы принадлежали ему. После чего он навёл на мёртвого леопарда револьвер, крепко зажмурился и выстрелил четыре раза подряд. Естественно, выстрелы не попали в цель, но сильно испугали наблюдателей, которые быстро разбежались кто куда. Утром, когда я собирался свежевать леопарда, мимо проходила группа голодных камба. С помощью жестов они попросили разрешения выполнить эту работу, взамен взяв себе мясо. Я, конечно, согласился, и через несколько минут туша была аккуратно освежёвана, а измождённые туземцы жадно набросились на сырое мясо.
Дикие собаки тоже производили большие разрушения, часто нападая на наших овец и коз. Много ночей я слышал, как они охотятся на своих жертв возле моего лагеря. Когда ими двигал голод, они никогда не бросали преследование и нападали на всех, на людей и на зверей. Однажды я был на станции Цаво – к сожалению, без винтовки – и увидел собаку, которая стояла в тридцати ярдах от меня. Это был красивый зверь, крупнее коли, с чёрной шерстью и белым кончиком на пушистом хвосте. Я жалел, что не прихватил винтовку, поскольку очень хотел заполучить экземпляр, но больше такого шанса мне не представилось.
Глава XI
Суахили и другие туземные племена
Я всегда живо интересовался различными туземными народностями Африки и поэтому использовал любую возможность, чтобы изучить их нравы и обычаи. В Цаво я почти не мог этим заниматься, потому что окрестности были практически необитаемы. Однако среди моих рабочих было много суахили, несколько камба, ньямвези и других, так что скоро я более или менее познакомился с образом жизни этих племён. Суахили живут, в основном, на побережье Британской Восточной Африки и в Занзибаре. Это смешанный народ, потомки арабских отцов и негритянских матерей. Их название происходит от арабского слова «суахил» – «побережье». Они настолько простодушны, что некоторые считают, что их название – это искажённые слова «сауа хили», то есть «те, которых все обманывают». Мужчины, как правило, обладают великолепной физической формой, их часто используют в караванах как носильщиков. Эти люди беспечны, веселы, расточительны, они очень любят лакомства и не упускают шанса насладиться ими. Их жизнь – это путешествия с побережья и обратно. С побережья они несут тяжёлые грузы еды и других товаров, а обратно – такие же тяжёлые грузы слоновой кости и всего остального, что дают внутренние районы страны. Они проводят целые месяцы в этих экспедициях, и, поскольку они не тратят денег в пути, у них скапливается много рупий до возвращения в Момбасу. Эти рупии исчезают с удивительной скоростью, и когда у них больше не остаётся денег на развлечения, они присоединяются к другому каравану и начинают новое сафари к Великим Африканским озёрам или даже дальше. Много раз я видел, как они тащились по старой караванной дороге, которая пересекает Цаво в полумиле от железнодорожной станции. Здесь, возле брода всегда объявлялся привал, и они могли искупаться в холодных водах реки.
Носильщики-суахили
Ничто, кажется, не может поколебать духа суахилийского носильщика. Его жизнь трудна, его ноша тяжела, но когда он сбрасывает её и принимается за пошо (еду), он сразу же забывает обо всех неприятностях. Он начинает смеяться, петь и шутить, как будто он самый счастливый и самый удачливый из смертных. Таким был мой повар Мабруки, и его весёлый смех был довольно заразителен. Помню, как однажды он открывал для меня банку с галетами. Он не смог открыть её пальцами, поэтому схватил крышку своими великолепными зубами и резко дёрнул. Боясь, что он сломает зуб, я крикнул, чтобы он прекратил. Но он не понял моего беспокойства и серьёзно уверил меня, что он ни в коем случае не испортил бы банку.
Мабруки
Суахилийские мужчины носят белые хлопковые одеяния, похожие на ночные рубашки, которые называются канза. Женщины, которые наделены большим изяществом, ходят с голыми руками и плечами и носят длинную разноцветную ткань. Эта ткань плотно оборачивается вокруг груди и свободно свисает вниз. Они все последователи Пророка, поэтому их общественные отношения такие же, как у других мусульманских народов, хотя и с большой примесью дикости. У них есть привычка давать прозвища всем европейцам, с которыми они имеют дело. Такие прозвища, в основном, связаны с чем-то особенным или поражающим в поведении, характере или внешнем виде. В целом, это добрые, щедрые люди, которых нельзя не полюбить.
Женщины-суахили
Из множества племён, которых можно увидеть возле железной дороги на пути к побережью, самый необычный вид у ньика. Этот народ обитает в колючей ньике (дикая местность), которая граничит с пустыней Тару. Они невероятно уродливые и низкорослые. Мужчины носят только небольшой, очень грязный кусок ткани, накинутый на плечи, а женщины – короткую юбочку, низко висящую на талии. И мужчины и женщины носят украшения: латунные цепочки на шее, медные кольца и железную проволоку на руках.
Ближайшее к Цаво племя – это таита, которое обитает в горах возле Ндии, примерно в тридцати милях. Моя работа часто заносила меня в это место. Однажды, когда в моём распоряжении было немного свободного времени, я решил совершить давно обещанный визит к окружному офицеру. К его дому, который находился у подножья гор в четырёх милях от станции Ндии, вела хорошая дорога. Во время моего приезда я не только получил радушный приём, но и познакомился с Мгого – верховным вождём таита, который только что вернулся с шаури (совещания) по какому-то государственному делу. Старик, кажется, был очень рад мне и сразу же пригласил в свой крааль в холмах. Я подпрыгнул от перспективы увидеть таита в их собственных домах, и скоро мы с моим слугой-индусом Бхавалом начали своё трудное восхождение. После пары часов беспрерывного карабканья по крутой и скользкой козьей тропе, мы прибыли в столицу Мгого. Меня познакомили с его жёнами, которые занимались тем, что готовили помбе (туземный алкогольный напиток) в выдолбленном пне. Я подарил одной из них апельсин для её ребёнка, но она, откусив кусок, не поняла, что это такое. Она скривила лицо и не стала его есть. Всё-таки она не выбросила его, а осторожно положила в сумку с другими сокровищами – для будущего изучения. Когда женщины увидели Бхавала, он оказался в центре внимания, и про меня забыли. В тот раз на нём был тюрбан, расшитый золотом, который очень понравился женщинам. Они внимательно осмотрели каждую золотую нить и впали от этого в экстаз, прямо как их сёстры в Европе от последней парижской новинки.