Люсипаф
Шрифт:
– Ты шо такой холубой, Юра?
– испуганно закричала выросшая из-под земли Люси.
– Ничего я не холубой!
– нервно ответила Подруга, пытаясь пройти мимо и поскорее расстаться с Люси.
– Да как же не холубой?!
– пристала не на шутку Люси.
– Вот тебе зеркало, посмотрись.
Подруга взяла молча зеркало, взглянула внимательно на Люси, а потом в зеркало и увидела там, что она действительно с голубинкой. То ли неоновый свет, то ли это реакция на происшедшее, но из зеркальца на Подругу смотрело голубое лицо. Нет, не
"А почему я, собственно, не голубой, не голубая то есть. Я как раз и очень даже!" - начала успокаиваться уже Подруга, как Люси сделала новый шаг.
– А ты не думаешь, шо это то самое?
– заговорщически зашептала она.
– То есть?
– Подруге хотелось и отвязаться поскорее и в то же время было любопытно: "О чем это она?"
– Да то, шо Влад тебе нашел!
– победно объявила Люси.
– Ах, это! Да я о том и думать забыла, - бесшабашно махнула рукой Подруга.
– А вот и зря!
– Люси поймала Подругу за рукав куртки.
– Слушай, Юра, это всехда так, кохда к критической точке подходит. У Влада тетя так похолубела перед этим, - сделала тяжелую паузу Люси.
– Перед чем?
– Подруга начала потихоньку трусить.
– Перед тем, как ее того!
– запугивала Люси.
– Что тово?
– Перед смертью, Юра. Перед смертью. Так похолубела, так похолубела! Ты не шути. Не хочешь у Влада снимать - не надо. Никто не заставляет. Снимай у меня!
– А ты что, тоже снимаешь?!
– ошарашенно покачнулась Подруга.
– А почему же нет?!
– как будто задетая за живое, закричала Люси. Только я тайно работаю. Ну то есть, если ты хочешь снять, то снимаю я явно, а остальное, детали...
"Так-так, - рассуждала Подруга.
– Уже и порчу снимает. Скоро по-латыни заговорит, а там и столичный житель. О-хо-хо! А может и правда снимает? Попробовать что ли? Хуже-то не будет, уж во всяком случае! Чего я такая вдруг голубая сделалась?!"
А Люси распылялась: - Понимаешь, конечно, Влад - самородок. Но между прочим у него удар барабанчиковый, а это не всем подходит. Там в процессе по позвонкам приходится идти, и надо бы плавно, а он колотит. Не всем нравится. А некоторым и просто нельзя! - Что нельзя?
– недоговоров Подруга не переносила на дух, и всегда втыкала свой носик до конца, как можно глубже, чтоб уж все, как на ладошке.
– Ну, как с тетей. Ей нельзя было, а он колотил, - Люси, будто сглотнув спазму, отвернулась.
"А и то, - паниковала Подруга.
– Уж лучше у нее снять. Он настучит и поедешь на катафалке за тетей. Ищи тогда виноватых!"
– А ты когда можешь мне снять?
– перешла к делу Подруга.
– Да, хоть завтра. Сейчас у меня инструментов нет, - объясняла Люси. Но, Юра, только у тебя дома! Я приду в три, например, и за пол-часа ее и след простыл, ищи-свищи!
– Это правильно, ищи-свищи!
– подхватила Подруга. Ей вдруг пришлась по душе народная мудрость.
"Если б она еще не хыкала, не фыкала,
– Ну, так железно!
– расставляла точки над "i" Люси.
– Завтра я у тебя в три ноль-ноль.
– Договорились, Люси!
– высвободила наконец Подруга рукав своей куртки, и заспешила домой.
В это время из колледжа начали высыпать на улицу учащиеся. Один из них громко говорил другому:
– Короче бухач, девочки! Поял! Нажрались в сосиску. А он на измене сидел! Чисто по жизни! Поял?
"Вот цвет нации!
– радостно воскликнула про себя Люси.
– Надежда и опора! Здравствуй, племя!" - и упоенная своей новой авантюрой Люси разбежалась и, балансируя, покатилась по черной ледяной дорожке.
* * *
– Главное, чтоб Юрочке было хорошо! Женечка лежал погруженным в наполненную до краев ванну и разглядывая зажатую в своих пальцах муху.
– Юрочка не любит, когда ему нехорошо, и поэтому надо делать Юрочке хорошо, - урезонивал муху Женечка, одновременно отрывая ей левое крылышко.
Муха, казалось, согласна была сейчас же лететь прочь и на одном правом крылышке. Лишь бы освободиться и жужжать. Но Женечка вслед за левым оторвал ей и правое. Осторожно подавшись вперед, чтоб вода из ванны не обрушилась на пол, он пристроил испытанную бестию на высовывающуюся посреди водного простора часть суши, и погрузил свои руки под воду.
Муха, обследуя местность, где она вдруг очутилась, шажком, вприпрыжку заспешила на север - вода, попробовала на юг - то же. Она обежала островок по окружности - кругом вода.
"Вот бы полететь!" - может быть подумала муха, а сама в это время продолжала тщательно исследовать обетованную возвышенность.
– Когда тебе, Юрочка, хорошо, - мурлыкал Женечка, захлопывая свои бархатные реснички, - тогда нет ни очков, ни панамы и никакой Оленьки. Ничего нет! Только ты, Юрочка, и твое хорошо!
Женечка открыл глаза. Перед ним лежала неподвижная водная гладь. По ней не спеша уплывали вдаль два радужных мушиных крылышка, а еще дальше торчала округлой формы, будто шапочка Меркурия, лиловеющая суша, и постепенно, но неукоснительно увеличивалась из-за беспорядочной беготни только что познавшей добро и зло мухи.
На дальнем конце резервуара с кончика крана сорвалась одинокая капля. Она со всего своего земного притяжения рухнула на водную гладь и булькнула. По глади побежала волна. Муха, закимарившая было у самой водной кромки, можно сказать, разнежившись на бережку, почуяв вдруг неладное, резко дала полный назад, и взобралась на вершину своего Арарата.
– Вот оно, твое хорошо, Юрочка, - шептал Женечка.
– Вот оно твое высшее хорошо!
Между тем островок раздуло вконец, и муха решительно заинтересовалась раскрывшимся на верхушке глубоким отверстием. Она смело засовывала свой хобот внутрь и, неутомимо перебирая лапками, делала Юрочке хорошо и хорошо.