Лютая зима (Преображение России - 9)
Шрифт:
Свой командный пункт Ковалевский наметил у блиндажа, взятого Ливенцевым. Отсюда по воздуху было не больше полуверсты до гребня высоты 370, и были видны все изломы австрийских окопов. И ему все хотелось, чтобы командир легкого дивизиона Гриневич дал сюда артиллерийского наблюдателя. Но отношения с ним были испорчены из-за Плевакина; он отказал в этом. Между тем с высоты 366, где расположились артиллерийские наблюдатели сплошною кучей, совсем не видно было окопов против блиндажа Ливенцева. Представляя, какой будет обстрел позиций при таком наблюдении, Ковалевский приходил в бешенство и настоятельно требовал кого-нибудь на высоту 375. Был прислан, наконец, один совсем молодой
Ковалевскому оставалось только жаловаться на подобное отношение к серьезнейшему общему делу артиллеристов дивизии генералу Баснину, однако Баснин почему-то принял сторону артиллеристов: быть может, потому только, что жил в Петликовце в одной хате с ними, как взявший на себя еще раньше командование артиллерией, хотя и был до отставки кавалерийским генералом.
К тому, чего добивался Ковалевский, внимательнее мог бы отнестись Вессель, но он был занят в это время на других участках фронта, где тоже готовилась атака, одновременная с атакой высоты 370. Ковалевский хотел залучить на свой фронт хотя бы одну из двух крупнокалиберных батарей, все еще остававшихся у Фешина, хотя он никуда не двигался из деревни Пилявы, но Фешин сослался на то, что на него возложена демонстрация, и батареи необходимы ему самому. Баснин тем охотнее согласился с ним, что свои артиллерийские средства считал более чем достаточными для такого пустого дела, как разгром одной всего высоты.
Он сказал Ковалевскому, с явной досадой глядя на него мосичьими, стеклянно-блестящими глазами:
– Ну, знаете ли, Константин Петрович, - это, наконец, становится всем нам поперек горла, что вы нас так беспокоите по пустякам! Давай вам то, давай вам это, как будто не сделают всего, что нужно, без вас. Вы - командир пехотного полка, будете вести свой полк на развалины, на... мусорные ямы, вот на что! Ничего там живого не останется после артиллерийского обстрела.
– Я сомневаюсь в этом. Я вижу, как ведется подготовка к обстрелу, и я не хочу, чтобы полк мой попал в западню по милости разных Плевакиных!
– Плевакин, - вот видите, - Плевакин!.. Я знаю, как вы его вздумали арестовать, - мне известно это, известно, да, известно!.. А между тем Плевакин работает за семерых.
– Очень рад, если это я его выучил, как надо работать. Но работает он все-таки скверно. Я вижу, что артиллеристы не уточняют целей, их план даже не предвидит обстрела проволоки, а за это будет расплачиваться пехота.
Баснин несколько секунд стоял, выпучив глаза и расставив руки, наконец прохрипел:
– Я... я не могу больше говорить с вами... и не желаю, да! Не могу и не желаю!..
– и повернулся к нему жирной спиной.
Это была уже ссора с непосредственным начальством, однако и спустя часа три после этой ссоры Ковалевский все-таки требовал прислать наблюдателя на высоту 375, к блиндажу десятой роты, и в день атаки, точно для того чтобы как-нибудь отделаться от назойливого командира полка, явился от чужой тяжелой батареи, пожертвованной Флугом для обстрела 370, телефонист и доложил, что наблюдатель к нему шел с проводом от своей батареи, но провода не хватило, и он остался внизу.
– Ка-ак так провода не хватило?
– закричал Ковалевский.
– Да, наконец, если и не хватило, - я ему дам провода сколько угодно, хоть на пять верст!
Прапорщик Шаповалов был вместе с Ковалевским в это время у блиндажа десятой роты, а в блиндаже в углу нашелся смотанный запасной провод. Быстро захватив с собой и этот провод и пришедшего с докладом телефониста, Шаповалов помчался вниз, и за полчаса до начала атаки Ливенцев увидел жидкого, белобрысого, совсем еще зеленого подпоручика-артиллериста, который, представляясь Ковалевскому, глядел на него опасливо исподлобья. Но Ковалевский был очень обрадован. Он взял его за локоть и торопливо повел в окоп:
– Вот сюда, поручик Пискунов, сюда! Здесь самое удобное для вас будет место: наблюдать отсюда прекрасно, и вы в безопасности. Видите их окопы? Все как на ладони. Может быть, фронтальный огонь при таком устройстве окопов, при такой ломаной линии, - будет и слаб, но зато косоприцельный, да еще на близких дистанциях - сильнее и быть не может!.. А вон залегла моя первая рота - в лощине. Когда к ней подойдет вторая, она встанет и пойдет в атаку.
Ливенцева несколько удивило в Ковалевском, что даже и этому белобрысому юнцу, с потным плоским носом и холодными вялыми руками, он развивает подробно придуманный им план атаки. Он объяснял себе это тем, что наблюдатель этот, каков бы он ни был сам по себе, являлся в его глазах не только связью с далекими отсюда машинами войны; нет, он олицетворял собою все эти машины, и пока будет идти артиллерийская подготовка атаки, Ковалевский не отойдет ни на шаг от него, от артиллерийского подпоручика Пискунова.
Первая рота заняла свои окопы в лощине перед подъемом на 370 еще ночью. Ливенцев представлял себе теперь, как встанет и пойдет резать ножницами проволоку эта краса полка, подобранная очень тщательно самим Ковалевским еще в Севастополе из красивых, рослых, смуглых украинцев, лучших певунов и плясунов и лучших стрелков полка, во главе с фельдфебелем Ашлою, самым сильным человеком в полку и самым представительным из всех фельдфебелей, которого давно уж наметили отправить с австрийским знаменем в ставку, когда случится полку захватить с бою это знамя.
Был снова ясный и безветренный день. Снег почти сошел со склонов, на которые падали лучи солнца, но он оставался еще на теневых скатах высот и был там насыщенно синим.
Высота 370 совершенно молчала, в то время как против нее с двух сторон накоплялись роты двух полков, и несколько тяжелых и легких батарей делали последние приготовления к тому, чтобы превратить ее блиндажи и редуты, так прочно и так искусно сделанные, в нагромождение деревянных обломков среди бесчисленных ям.
Четыре кольта остались у Хрящева в окопе, а здесь, при третьем батальоне, батареей выстроились на бруствере остальные одиннадцать пулеметов полка, - шесть максима и пять австрийских. Теперь атакующий не таился и не хотел уже пользоваться ни туманом, ни ночью, ни внезапностью: теперь он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы не скрываться, и взял себе в союзники полуденный яркий свет, чтобы ни одна граната его, ни одна шрапнель не пропала даром.
Атака назначена была в тринадцать часов, и ровно без десяти тринадцать прапорщик Шаповалов передал по телефону командиру легкого дивизиона, что полк к атаке готов.
Ливенцев видел в полуверсте от окопов первой роты вторую и знал, что за нею в таком же расстоянии будет идти третья, потом четвертая; такой простой план атаки придуман был Ковалевским потому, что ему был отведен участок для атаки всего в шестьсот шагов, а на остальной участок должны были наступать роты полка Дудникова.
Эти десять минут, оставшиеся до начала атаки, Ливенцев провел в том, что в открытом окопе удобнее для стрельбы устраивал лучших стрелков своей роты с наказом целиться в австрийские бойницы, если можно будет эти бойницы удержать на мушке, а если нет, то по живым целям, когда представится к этому возможность.