Лжедьявол

Екатерина Хайд

Сбегая по лестнице, с удивлением обнаруживаю, что совсем не расстроена, как будто это и не имело для меня никакого значения. А может, и на самом деле не имело. Жизнь представляется мне мозаикой, выложенной из миллиардов песчинок-событий. Если вглядываться пристально, можно заметить, что где-то песчинки не достаёт, а где-то деталь неподходящего цвета, но этого не видно на расстоянии, когда смотришь на картину целиком. Кроме того, песчинки обычно уложены не в один слой, и за их переплетением совсем непросто уследить – это может быть любопытно, но это неважно. Будет ли потеря этой работы иметь для меня значение через десять лет? А в конце моей жизни? Она даже сейчас не имеет…

Я вспоминаю и ту девушку, которую приняли на моё место, огненно-рыжую, с глазами-изумрудами. Не та ли это была ведьма, у которой я украла кота? А, впрочем, Дьявол

наверняка вернул ей Второе Знамение… Но она здесь неспроста.

Я не много знаю о ведьмах, но твёрдо уверена в том, что они не появляются на улицах маленьких городов случайным образом. У ведьм есть свои негласные правила, кодекс. Они, например, должны зарабатывать на жизнь исключительно магией: гаданием, наведением порч, приворотами, изготовлениями амулетов и прочей ересью, так почитаемой людьми, которые до панических атак боятся самого Сатану. Ещё разрешено преподавание магических искусств и выращивание корней мандрагора на продажу – но это занятия на любителя. Представители младшего же поколения, не на шутку беспокоящиеся о судьбе своего мастерства, непопулярного, неизвестного и постепенно вымирающего, пытаются несколько модернизировать его и интегрировать волшебное сообщество в наш мир: они, впрочем, всё равно обычно выбирают работу с растениями, иногда идут в аптеки, а иногда – в книжные магазины…

Говоря совсем уж откровенно, я думаю, что ведьме там куда большее место, нежели мне самой: всё-таки в компанию болотного чудища и кикиморы она вписывается лучше.

Трамвай набит пассажирами, как шкафчик естественно выглядящей девушки – косметикой, сесть не получается; где-то впереди даже маячат ярко-рыжие волосы. Но это, наверное, не она.

Ни за что не поверю, что ведьма случайно оказалась в книжном именно в тот момент, когда решался вопрос о моём официальном трудоустройстве. Она знает, что я замечаю такие вещи и не верю в совпадения. Дьявол тоже это знает. Так что либо она решила насолить мне, потому что приревновала Второе Знамение, либо Сатана велел ведьме портить мне жизнь до тех пор, пока я не соглашусь быть королевой и не попрошу вернуть всё как было – варианта тут только два! Сама я склоняюсь к первому: при знакомстве Дьявол показался мне весьма приятной личностью, которая не стала бы пакостить кому-нибудь исподтишка. А кроме того, он существо мудрое и наверняка способен действовать тоньше, так, чтобы я не раскрыла его в первый же час.

И всё-таки надо непременно спросить его об этом при встрече. Только бы не забыть!

А забыть о такой неважной мелочи, как потерянная из-за ведьмы работа, на самом деле довольно легко. И тем это легче, чем чаще в твоей жизни появляется Сатана собственной персоной, коты, разъезжающие верхом на козлах, и мелкие бытовые неурядицы, которые, хотя и могут произойти во всяком доме, наталкивают, тем не менее, на мысль о вмешательстве из нижних сфер.

Так, первым, что я слышу, вернувшись в неродные стены, оказывается ругань тётки. Я уже говорила раньше, что тётка моя человек спокойный и сдержанный, добрейшей души и голос просто так не поднимающий, и потому неудивительно, что я пугаюсь этой перемены в её настроении: должно произойти что-то поистине страшное, чтобы эта женщина начала кричать. А она именно, что кричит.

– Вот же твари! – доносится с кухни сквозь грохот посуды. – Совсем совесть потеряли! Нет, ну какая дрянь!

На ходу стягивая с себя пальто, иду в кухню. Как бы тётка не кинула в меня сковородой… Кто знает, может, именно я сегодня вдруг стала для неё дрянью.

Мы отчего-то никогда не ценим ближних своих, обладающих мягким характером и ровным голосом. Они кажутся нам не то, чтобы не авторитетными, скорее – не устрашающими. Близнецы гораздо послушнее, когда в доме есть отец: он и прикрикнуть может, и подзатыльник отвесить, а иногда – в случаях бунтарства в особо крупных размерах – даже берётся за ремень. Физического превосходства опасается каждый, чтобы понять превосходство интеллектуальное и нравственное, требуется время, и относятся к нему по-разному. К превосходству, я имею в виду, а не ко времени. Между тем, терпение этого человека может внезапно оказаться не безграничным и оборваться ровно в тот момент, когда вы сядете за стол, не вымыв рук.

Именно поэтому я чрезвычайно осторожна и бдительна, когда оказываюсь перед кухонным порогом.

– Всё в порядке? – спрашиваю я, будучи абсолютно уверенной, что ничего не в порядке.

Кухня, тем не менее, выглядит нормально. Тётка оборачивается: она несколько раскраснелась, в руках у неё пластиковый кувшин под молоко и пустая бутыль из-под масла; шкафчики с посудой разинули двери.

– Алиса, – пытается тепло улыбнуться мне тётка, одновременно закрывая шкафы, – ты уже вернулась? Аккуратнее, не заходи на кухню: у меня тут бутылка с маслом лопнула.

И я действительно вижу на кухонном кафеле глянцевую маслянистую лужу.

Лужи, позвольте, на пустом месте не образуются, равно как и бутылки не лопаются сами по себе. Её можно ронять на пол, можно наполнять песком и использовать, как гантель, можно сминать, можно бросать в огонь – она и тогда просто сморщится и ни за что не лопнет. Если бы пластик разваливался от малейшего к нему прикосновения, мир не говорил бы всё время ни о каких экологических катастрофах. Но пластик делается на века! Археологи будущего, найдя наши свалки, брошенные города и останки всякой животной мелочи, вроде черепах, застрявших в упаковке от пива, останутся уверены, что в наше время пластик был частью каждого уважающего себя живого организма и предназначался для защиты от злых духов и привлечении особей противоположного пола – археологи и историки почему-то поголовно уверены, что люди прошлого нуждались только в охране и оргазме, и я не вижу причин, по которым будущие поколения не станут думать так же о нас.

Однако я отвлеклась. Это злосчастное масло будто скалится мне с пола, говоря, что я ну никак не могу проигнорировать и его тоже, что мне придётся либо отправится на бал к Сатане, либо сойти с ума – иного выхода нет. Я тем более убеждаюсь, что это очередное Знамение, потому что тётку мою зовут именно Анной. И, по правде говоря, это уже совсем не смешно.

– Вам помочь? – произношу я. Губы у меня одеревенели, ноги стали ватными.

– Нет, – заверяет меня тётка, – я сама уберу.

Но я всё равно вешаю пальто на спинку ближайшего стула и иду за тряпкой. Мне очень не по себе от происходящего: такие, казалось бы, бытовые мелочи случаются всё время и на деле ни у кого не должны ассоциироваться с дьявольщиной. Ладно ещё козлы и чёрные кошки! А скажи я кому сто лет назад, что моя тётка разлила масло, потому что на землю явился Дьявол, меня бы сочли сумасшедшей. В принципе, даже без упоминания масла это прозвучало бы как бред, а уж с маслом и вовсе угрожало бы клеймом «неизлечимо».

– Покажись, – говорю я, с трудом скрывая злость, – и объясни, зачем ты всё это делаешь.

В надежде получить ответ таращусь в зеркало: где ещё появиться Лукавому и его прихвостням, как не в зеркале? Зеркала пугают и завораживают, отражения в них живут своей собственной жизнью и подходят к зеркалу лишь тогда, когда сами этого хотят. Не раз замечала, что в одном и том же зеркале при одном и том же освещении я кажусь себе десятком разных людей: у каждого своя история, свой взгляд на ситуацию. Мы собираемся все вместе и делимся переживаниями, накопленными за последние часы. Мы делаем это безмолвно: зеркала не пропускают звуков, зато прекрасно проводят потоки сознания – мы сплетаемся в единое целое, а потом расплетаемся и, унося на себе частички других реальностей, расходимся по своим зазеркальям. Самое приятное в таком обмене личной информацией то, что даже если зазеркальная я разболтаю что-то, на мне настоящей это никак не скажется.

Зеркала неодинаковы по своей проводимости: некоторые вообще на неё неспособны и на самом деле всего лишь отражают человека настоящего. Отражения эти обычно самые красивые, но задержаться возле таких зеркал не хочется: зацепиться там не за кого – и вы спешно поправляете свою причёску и уходите, уверенные в своей неотразимости, хотя на самом деле смотрели именно на отражение. Никогда не служат порталами в другие миры карманные зеркала и экраны телефонов – они слишком малы для этого. Не знаю, какого размера точно должно быть зеркало, чтобы через него можно было пообщаться с другим собой, но, согласно моей аксиоме, оно должно быть способно отразить одновременно глаза и сердце. Кроме того, место, где расположено зеркало-портал, не должно быть проходным: никакому зазеркалью не пробиться сквозь хотя бы десятки быстро убегающих отражений. Поэтому зеркала в коридорах, примерочных и общественных туалетах обычно не обладают свойствами проводников. Исключения составляют разбитые и те, перед которыми кто-нибудь умер, но от них обычно предпочитают избавляться, и лично мне ни разу не доводилось в такое смотреть.