«М» - значит молчание
Шрифт:
— Мне не хочется есть.
— Даже не попробуешь? Ты почти ничего не ела за обедом и, наверное, голодна. Можно мне войти? Только на минутку.
— Входи.
Кэти снова села на кровать. Мать поставила стакан молока и тарелку с булочками на прикроватную тумбочку. Булочки были еще теплые, от них головокружительно пахло шоколадом. Кэти не могла припомнить, когда мама последний раз предлагала ей что-нибудь подобное. Обычно бывало наоборот. Однако теперь у нее было разбито сердце, и мама сидела на ее широкой кровати с озабоченным выражением лица.
— Тебе сейчас лучше?
— Нет. — Не глядя на тарелку, Кэти протянула руку и взяла одну булочку.
— Я вижу, как ты расстроена.
— Да.
— Я понимаю, что ты сердишься на Лайзу за ее ложь, но, может быть, дело не только в этом?
— А в чем, например? — Кэти отломила краешек булочки и сунула в рот, чувствуя закипающие слезы.
— Я не знаю, детка. Потому и спрашиваю. У меня впечатление, что ты что-то скрываешь от меня. Не хочешь ли ты о чем-нибудь спросить?
Кэти не понимала, к чему клонит мама.
— Нет.
— Кэтикинс, я не хочу, чтобы у нас были друг от друга секреты. Так не должно быть между матерью и дочерью, которые любят друг друга. Мы с тобой самые близкие люди.
Мама не называла ее Кэтикинс с тех пор, как полтора года назад у нее начались менструации. Мама купила ей коробку с марлевыми прокладками и эластичный пояс, который носят на талии, чтобы прокладка оставалась на месте. Демонстрируя, как нужно закладывать эту длинную марлевую прокладку в пояс, мама пребывала в таком нервном напряжении, что Кэти решила не задавать никаких лишних вопросов.
Мать между тем продолжала говорить тем же ласковым тоном:
— Я чувствую, что ты что-то скрываешь.
— Я ничего не скрываю. — Кэти разломила оставшуюся булочку пополам и половинку сунула в рот.
— Ты знаешь, что я всегда буду тебя любить, что бы ты ни сделала.
Кэти изумленно подняла на нее глаза.
— Мама, я ничего не сделала! Я не понимаю, о чем ты.
— Тогда в чем дело? Я хочу, чтобы ты была со мной абсолютно честной. Что бы ты мне ни рассказала, это никогда не выйдет из стен этой комнаты.
Кэти молчала, уставясь в пол. На самом деле она ничего не скрывала, но кое-что ее серьезно беспокоило. Она знала, что мама может дать ей хороший совет, но не была уверена в том, что может ей полностью довериться.
— Ты расскажешь папе.
— Нет, не расскажу. Если только это не связано с твоим здоровьем или безопасностью. Короче говоря, это останется между нами.
— Это не связано со мной.
— Тогда с кем? С Лайзой? Она сказала что-нибудь гадкое о твоем весе?
— Не-ет. — Только два слога. Что-то гадкое о ее весе? Какую именно гадость имела в виду мама? Она ведь всегда говорила о внутренней красоте.
— Но это имеет отношение к ней?
— Ну да.
— Ее мама стала еще больше пить?
Кэти отрицательно покачала головой, избегая взгляда матери.
— Просто я беспокоюсь за нее.
— И что же тебя беспокоит?
Кэти поклялась себе никогда не говорить об этом. Представляя себе, как заставит Лайзу признаться, она видела перед собой их обеих, как раньше полночи сидящих без сна и разговаривающих по душам. Они заколют волосы и смажут лица кремом. И она деликатно поможет Лайзе понять пагубность ее поведения и направит ее на путь истинный.
Мама внимательно всматривалась в ее лицо.
— Не понимаю, что могло произойти с Лайзой, о чем ты стыдишься мне сказать.
Кэти почувствовала себя меж двух огней, разрываясь между своей преданностью лучшей подруге и желанием броситься в объятия матери.
— Я обещала не рассказывать.
— Это связано с тем, что Лайза трогает себя?
— Трогает себя чем?
Она увидела, как мама переменилась в лице.
— О Боже, она позволяет Таю Эддингсу делать это с собой?! — воскликнула мать. Кэти почувствовала, как на верхней губе у нее появилась капелька пота. — Скажи мне.
Кэти что-то пробормотала в ответ, стараясь, чтобы это прозвучало как можно неразборчивее, чтобы не лгать матери.
— Говори.
— Она позволяла ему трогать свою грудь и класть руку… — Последнее слово у нее просто язык не поворачивался сказать.
— Куда?
— Вниз.
Ливия посмотрела на нее с ужасом.
— Это она тебе сказала? — Кэти пожала одним плечом. — Ты совершенно уверена?
Кэти ничего не сказала, но сделала движение ртом, означающее, что да. В конце концов она прочла об этом собственными глазами.
Мать испытующе посмотрела на нее.
— Ты ведь не выдумала это, чтобы отомстить ей?
— Нет.
— Как далеко они зашли?
— Не очень далеко. Они только ласкают друг друга.
— Ласкают? Это ты называешь лаской — когда он кладет руку на ее интимные части тела? Это отвратительно. Под одеждой или снаружи?
Она не ожидала, что мать будет расспрашивать о таких подробностях. В дневнике об этом ничего не было, и Кэти не знала наверняка — снаружи или под одеждой. Решив, что лучше первое, она сказала:
— Снаружи.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что она со мной откровенна.
— Ну, слава Богу за его милости. Ничего, я позабочусь об этом.
— Мама, — взмолилась Кэти, — ты же обещала никому не рассказывать!
— Не глупи. Тая Эддингса отправили сюда в наказание после того, что он натворил в Бейкерсфилде. Если Далия Йорк когда-нибудь узнает, что я скрыла это от нее, она никогда больше не станет со мной разговаривать и правильно сделает. Я принимаю ее у себя в доме и обязана рассказать ей.