М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
воображении; вследствие того что он представлял из
себя Лара и Манфреда 2, он привык быть таким. В то
358
время я его два раза видела на детских балах, на кото
рых я прыгала и скакала, как настоящая девочка,
которою я и была, между тем как он, одних со мною лет,
даже несколько моложе, занимался тем, что старался
вскружить голову одной моей кузине 3, очень кокетли
вой; с ней, как говорится, шла у него двойная игра;
я до сей поры помню странное впечатление, произведен
ное на меня этим бедным ребенком, загримированным
в старика и опередившим года страстей трудолюбивым
подражанием. Кузина поверяла мне свои тайны; она
показывала мне стихи, которые Лермонтов писал ей
в альбом; я находила их дурными, особенно потому, что
они не были правдивы. В то время я была в полном
восторге от Шиллера, Жуковского, Байрона, Пушкина;
я сама пробовала заняться поэзией и написала оду
на Шарлотту Корде, и была настолько разумна, что
впоследствии ее сожгла. Наконец, я даже не имела
желания познакомиться с Л е р м о н т о в ы м , — так он мне
казался мало симпатичным.
Он тогда был в благородном пансионе, служившем
приготовительным пансионом при Московском универ
ситете.
Впоследствии он перешел в Школу гвардейских
подпрапорщиков; там его жизнь и его вкусы приняли
другое направление: насмешливый, едкий, ловкий —
проказы, шалости, шутки всякого рода сделались его
любимым занятием; вместе с тем, полный ума, самого
блестящего, богатый, независимый 4, он сделался
душою общества молодых людей высшего круга; он был
первым в беседах, в удовольствиях, в кутежах, словом,
во всем том, что составляет жизнь в эти годы.
По выходе из школы он поступил в гвардейский
егерский полк 5, один из самых блестящих полков
и отлично составленный; там опять живость, ум и жажда
удовольствий поставили Лермонтова во главе его това
рищей, он импровизировал для них целые поэмы, на
предметы самые обыденные из их казарменной или
лагерной жизни. Эти пьесы, которые я не читала, так
как они написаны не для женщин, как говорят, отли
чаются жаром и блестящей пылкостью автора. Он давал
всем различные прозвища в насмешку; справедливость
требовала, чтобы и он получил свое; к нам дошел из
Парижа, откуда к нам приходит все, особый тип, с кото
рым он имел много с х о д с т в а , — горбатого Майё (Мауе-
ux), и Лермонтову дали это прозвище вследствие его
359
малого роста и большой головы, которые придавали
ему некоторым образом фамильное сходство с этим
уродцем 6. Веселая холостая жизнь не препятствовала
ему посещать и общество, где он забавлялся тем, что
сводил с ума женщин, с целью потом их покидать
и оставлять в тщетном ожидании; другая его забава
была расстройство партий, находящихся в зачатке,
и для того он представлял из себя влюбленного в про
должение нескольких дней; всем этим, как казалось,
он старался доказать самому себе, что женщины могут
его любить, несмотря на его малый рост и некрасивую
наружность. Мне случалось слышать признания не
скольких из его жертв, и я не могла удержаться от смеха,
даже прямо в лицо, при виде слез моих подруг, не могла
не смеяться над оригинальными и комическими раз
вязками, которые он давал своим злодейским донжуан
ским подвигам. Помню, один раз он, забавы ради,
решился заместить богатого жениха, и, когда все счи
тали уже Лермонтова готовым занять его место,
родители невесты вдруг получили анонимное письмо,
в котором их уговаривали изгнать Лермонтова из своего
дома и в котором описывались всякие о нем ужасы.
Это письмо написал он сам 7 и затем уже более в этот
дом не являлся.
Около того же времени умер Пушкин; Лермонтов
вознегодовал, как и все молодое в России, против той
недоброй (mauvaise) партии нашего общества, которая
восстановляла друг против друга двух противников.
Лермонтов написал посредственное, но жгучее стихо
творение, в котором он обращался прямо к императору 8,
требуя мщения. При всеобщем возбуждении умов этот
поступок, столь натуральный в молодом человеке, был
перетолкован. Новый поэт, выступивший в защиту
умершего поэта, был посажен под арест на гауптвахту,
а затем переведен в полк на Кавказ. Эта катастрофа,
столь оплакиваемая друзьями Лермонтова, обратилась
в значительной степени в его пользу: оторванный от
пустоты петербургской жизни, поставленный в при
сутствие строгих обязанностей и постоянной опасности,
перенесенный на театр постоянной войны, в незнакомую
страну, прекрасную до великолепия, вынужденный,
наконец, сосредоточиться в самом себе, поэт мгновенно
вырос, и талант его мощно развернулся. До того времени
все его опыты, хотя и многочисленные, были как будто
только ощупывания, но тут он стал работать по вдохно-