М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
потом точно задумался и медленно начал:
На воздушном океане
Без руля и без ветрил
Тихо плавают в тумане... 5
348
И так далее. Когда он кончил, слезы потекли по его
щекам, а мы, очарованные этим едва ли не самым
поэтическим его произведением и редкой музыкаль
ностью созвучий, стали горячо его хвалить.
— C'est du Pouchkine cela *, — сказал кто-то из
присутствующих.
— Non, c'est du Лермонтов, ce qui vaudra son Pouchkine! ** — вскричал я.
Лермонтов покачал головой.
— Нет, брат, далеко мне до Александра Сергееви
ч а , — сказал он, грустно у л ы б н у в ш и с ь , — да и времени
работать мало остается; убьют меня, Владимир!
Предчувствие Лермонтова сбылось: в Петербург он
больше не вернулся; но не от черкесской пули умер
гениальный юноша, а на русское имя кровавым пятном
легла его смерть.
* * *
Лермонтов, одаренный большими самородными
способностями к живописи, как и к поэзии, любил
чертить пером и даже кистью вид разъяренного моря,
из-за которого подымалась оконечность Александров
ской колонны с венчающим ее ангелом. В таком изобра
жении отзывалась его безотрадная, жаждавшая горя
фантазия 7.
* * *
Елизавета Михайловна Хитрово вдохновила мое
первое стихотворение: оно, как и другие мои стихи,
увы, не отличается особенным талантом, но замечатель
но тем, что его исправлял и перевел на французский
язык Лермонтов 8.
* Это по-пушкински ( фр.) .
**Нет, это по-лермонтовски, одно другого стоит! ( фр.) .
К. А. БОРОЗДИН
ИЗ МОИХ ВОСПОМИНАНИЙ
Сказать, что я был знаком с Лермонтовым, было
бы неточно, между нами существовала чересчур
большая разница в годах, чтобы можно было говорить
о знакомстве: мне только минуло тринадцать лет, когда
двадцатисемилетний поэт пал на дуэли; но мне приве
лось незадолго до его преждевременной, трагической
кончины видеть его два раза, слышать его разговор,
говорить с ним, и черты лица его, как и вся наружность,
остались навсегда запечатленными в моей памяти.
Покойная моя матушка была дружески знакома
с бабкой Лермонтова, Елисаветой Алексеевной Арсень
евой, урожденной Столыпиной. Нередко навещали они
друг друга, зимой чередовались вечерами с любимым
ими преферансом, были обе очень набожны, принадле
жали к одному приходу Всех Скорбящих, так как
Арсеньева жила на Шпалерной, а матушка — на
Захарьевской. Больше же всего сближали их материн
ские заботы, одной о своем внуке, а другой о своих
трех сыновьях, из которых младшим был я, учившийся
тогда в пансионе г. Крылова, при Петропавловском
училище.
Арсеньева, несмотря на свои шестьдесят лет, была
очень бодрая еще старуха 1, годами двенадцатью старше
моей матушки. Высокая, полная, с крупными чертами
лица, как все Столыпины, она располагала к себе свои
ми добрыми и умными голубыми глазами и была
прекрасным типом, как говорилось в старину, степенной
барыни. Матушка моя, недурно писавшая масляными
красками, имела дар схватывать сходство и сняла
с Елисаветы Алексеевны портрет, поразительно похо
жий. Он много лет сохранялся у нас в семье.
350
При такой близости знакомства моей матушки
с бабкой Лермонтова я десятилетним еще мальчиком
слышал подробности о ссылке ее внука на Кавказ за
стихи на смерть Пушкина, знал, что его вернули оттуда
и простили; прошло года два, и <я> опять услышал
о ссылке его туда же за дуэль с Барантом. Все это
сопровождалось горем и слезами бабушки, делившей
их с моей матушкой, так же как радостное наконец
известие в начале 1841 года, что Лермонтову дали
отпуск в Петербург после того, как он был в экспедиции
с горцами, отличился там, и есть надежда, что его
скоро опять простят. Бабушка, усердно хлопотавшая
за своего ненаглядного Мишу, сияла счастием, и вскоре
моя матушка мне сказала, что он приехал; она его
видела.
В эту пору мне и самому уже захотелось его увидать;
я был уже в гросстерции, то есть в пятом классе
Петропавловского училища, и благодаря прекрасному
учителю русской словесности А. Т. Крылову, умевшему
вселить в учениках своих любовь к своему предмету,
знал множество стихов и в особенности Пушкина.
Товарищами моими по классу, сидевшими на одной
со мною скамейке, были два старших сына Н. А. Поле
вого, один из них знал наизусть всего «Онегина»,
и у нас с ним шло горячее соревнование. На Лермонтова
нам указывал Крылов, как на прямого продолжателя
Пушкина, не уступавшего ему в силе своего таланта,
и он предсказывал молодому поэту великую будущность.
«Хаджи Абрек», «Купец Калашников» и немало других