М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Гиллельсон Максим Исаакович

мелких стихотворений Лермонтова, разбросанных тогда

по различным изданиям, нам были знакомы, мы ими

восторгались и тоже заучивали. Понятно после того,

что, зная уже цену таланта Лермонтова, во мне с осо­

бенною силою сказалось желание увидеть самого поэта.

Он рисовался в моем воображении чем-то идеально

прекрасным, носящим на своем челе печать высокого

своего призвания, и я стал приставать к матушке

с просьбою устроить

так, чтобы я его мог увидеть. Она

с улыбкою отвечала мне, что это сделается само собою:

бабка, конечно, рассказала ему, насколько делила она

с нею свое горе, и пришлет его к ней благодарить.

— Но когда же он приедет? Вероятнее всего, что

в то время, как я буду в пансионе и его не увижу.

351

— Тогда я устрою и н а ч е , — успокаивала меня ма­

тушка; но все это меня не удовлетворяло, и нетерпе­

ние мое росло.

Меня отпускали из пансиона по субботам, в воскре­

сенье вечером я уже возвращался туда, и первым моим

вопросом в следующую субботу было:

— Что Лермонтов?

— Б ы л , — ответили м н е , — в середу.

Это совсем меня опечалило, случай пропущен, когда

я дождусь другого? С горя я даже не расспрашивал

подробностей о визите. Матушка дала мне слово повезти

меня самого к Арсеньевой в такой день, когда я непре­

менно увижу там Лермонтова.

Да когда же это будет? Нужно все-таки ожидать,

а Полевые тоже нетерпеливы, торопят меня расспро­

сами.

Печально настроенный, побрел я в воскресенье

утром к обедне к Спасу Преображения, отстоял ее

и направился уже к выходу, как меня остановила одна

наша знакомая, Наталья Ивановна Запольская.

— Куда вы? Пойдемте ко мне, я вас угощу кофеем.

Не сразу решился я на то, говоря, что мне не

позволено никуда заходить из церкви; но Наталья Ива­

новна настояла на своем, сказала, что берет на себя

ответственность, и увлекла меня. С небольшим тридцати

лет, бойкая, веселая, она за что-то разъехалась с мужем

и жила в Петербурге для сына, моего ровесника, учив­

шегося в артиллерийском училище. Квартира ее была

на Шестилавочной, то есть на теперешней Надеждин-

ской, в церкви же с нею была хорошенькая ее племян­

ница, Унковская, очень мне нравившаяся, и это-то меня

больше всего занимало.

Когда мы уже сидели в столовой и, попивая чудес­

ный кофе со сливками и сдобными булочками, весело

болтали, в передней раздался звонок, и через минуту

вошел к нам офицер небольшого роста, коренастый,

мешковатый, в какой-то странной, никогда не виданной

мною армейской форме. Хозяйка стремительно бро­

силась к нему навстречу и, протягивая ему руку, сказала

с тоном упрека:

— Наконец-то и меня вы вспомнили.

— Знаете, ведь это всегда так б ы в а е т , — отвечал он,

целуя ее руку и усаживаясь возле н е е . — Когда хочешь

кого-нибудь увидеть поскорей, непременно увидишь

352

нескоро. Сам к вам рвался, да мешали все эти несносные

обязательные визиты.

Разговор начался и шел у них все время по-фран­

цузски. Я написал карандашом на клочке бумажки

вопрос: «Кто это?» — и передал бумажку Унковской.

Она вернула мне ее с ответом: «Лермонтов».

Меня так и обожгло. Лермонтов! Боже! какое разо­

чарование! Какая пропасть между моею фантазией

и действительностью! Корявый какой-то офицер —

и это Лермонтов! Я стал его разглядывать и с лихора­

дочною жадностью слушал каждое его слово.

Сколько ни видел я потом его портретов, ни один

не имел с ним ни малейшего сходства, все они писаны

были на память, и никому не удалось передать живьем

его физиономии, как то сделал, например, Эммануил

Александрович Дмитриев-Мамонов в наброске своем

карандашом портрета Гоголя. Но из всех портретов

Лермонтова приложенный к изданию с биографическим

очерком Пыпина самый неудачный. Поэт представлен

тут красавцем с какими-то колечками волос на висках

и с большими, вдумчивыми глазами, в действительности

же он был, как его метко прозвали товарищи по школе,

«Маёшка», то есть безобразен.

Огромная голова, широкий, но невысокий лоб,

выдающиеся скулы, лицо коротенькое, оканчивающееся

узким подбородком, угрястое и желтоватое, нос вздер­

нутый, фыркающий ноздрями, реденькие усики и волосы

на голове, коротко остриженные. Но зато глаза!..

я таких глаз никогда после не видал. То были скорее

длинные щели, а не глаза, и щели, полные злости и ума.

Во все время разговора с хозяйкой с лица Лермонтова

не сходила сардоническая улыбка, а речь его шла на ту

же тему, что и у Чацкого, когда тот, разочарованный

Москвою, бранил ее беспощадно. Передать всех мелочей

я не в состоянии, но помню, что тут повально пере­

бирались кузины, тетеньки, дяденьки говорившего

и масса других личностей большого света, мне неизвест­