М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
драпироваться в байроновский плащ неприятно действо
вали на многих действительно серьезных людей и при
давали Лермонтову неприятный, неестественный коло
рит. Но можно ли строго судить за это Лермонтова?..
Он умер еще так молод. Смерть прекратила его деятель
ность в то время, когда в нем совершалась сильная
внутренняя борьба с самим собою, из которой он, веро
ятно, вышел бы победителем и вынес бы простоту
в обращении с людьми, твердые и прочные
Появление Лермонтова в первых книжках «Отече
ственных записок», без сомнения, много способство
вало успеху журнала...
А. А. КРАЕВСКИЙ
ВОСПОМИНАНИЯ
(В пересказе П. А. Висковатова)
В начале февраля, на масленой, Михаил Юрьевич
в последний раз приехал в Петербург. Бабушка, усилен
но хлопотавшая о прощении внука, не успела в своем
предприятии и добилась только того, что поэту разре
шили отпуск для свидания с нею. Круг друзей и теперь
встретил его весьма радушно. В нем заметили перемену.
Период брожения пришел к концу. Поэтический талант
креп, и сознательность суждений сказывалась все яснее.
Он нашел свой жизненный путь, понял назначение свое
и зачем призван в свет. Ему хотелось более чем когда-
либо выйти в отставку и совершенно предаться литера
турной деятельности. Он мечтал об основании журнала
и часто говорил о нем с Краевским, не одобряя напра
вления «Отечественных записок». «Мы должны жить
своею самостоятельною жизнью и внести свое самобыт
ное в общечеловеческое. Зачем нам все тянуться за
Европою и за французским. Я многому научился у азиа
тов, и мне бы хотелось проникнуть в таинства азиат
ского миросозерцания, зачатки которого и для самих
азиатов, и для нас еще мало понятны. Но, поверь м н е , —
обращался он к К р а е в с к о м у , — там на Востоке тайник
богатых откровений!» 1 Хотя Лермонтов в это время
часто видался с Жуковским, но литературное направле
ние и идеалы его не удовлетворяли юного поэта. «Мы
в своем ж у р н а л е , — говорил о н , — не будем предлагать
обществу ничего переводного, а свое собственное. Я бе
русь к каждой книжке доставлять что-либо оригиналь
ное, не так, как Жуковский, который все кормит пере
водами, да еще не говорит, откуда берет их» 2 . <...>
312
— Как-то в е ч е р о м , — рассказывал А. А. Краев
с к и й , — Лермонтов сидел у меня и, полный уверенно
сти, что его наконец выпустят в отставку, делал планы
своих будущих сочинений. Мы расстались в самом весе
лом и мирном настроении. На другое утро часу в деся
том вбегает ко мне Лермонтов и, напевая какую-то
невозможную песню, бросается на диван. Он, в букваль
ном смысле слова, катался по нем в сильном возбужде
нии. Я сидел за письменным столом и работал. «Что
с тобою?» — спрашиваю Лермонтова. Он не отвечает
и продолжает петь свою песню, потом вскочил и выбе
жал. Я только пожал плечами. У него таки бывали
странные выходки — любил школьничать! Раз он меня
потащил в маскарад, в дворянское собрание; взял
у кн. Одоевской ее маску и домино и накинул его сверх
гусарского мундира, спустил капюшон, нахлобучил
шляпу и помчался. На все мои представления Лермон
тов отвечает хохотом. Приезжаем; он сбрасывает
шинель, надевает маску и идет в залы. Шалость эта
ему прошла безнаказанно. Зная за ним совершенно
необъяснимые шалости, я и на этот раз принял его
поведение за чудачество. Через полчаса Лермонтов
снова вбегает. Он рвет и мечет, снует по комнате, разбра
сывает бумаги и вновь убегает. По прошествии извест
ного времени он опять тут. Опять та же песня и катание
по широкому моему дивану. Я был занят; меня досада
взяла: «Да скажи ты, ради бога, что с тобою, отвяжись,
дай поработать!» Михаил Юрьевич вскочил, подбежал
ко мне и, схватив за борты сюртука, потряс так, что
чуть не свалил меня со стула. «Понимаешь ли ты! мне
велят выехать в сорок восемь часов из Петербурга».
Оказалось, что его разбудили рано утром. Клейнмихель
приказывал покинуть столицу в дважды двадцать
четыре часа и ехать в полк в Шуру. Дело это вышло по
настоянию гр. Бенкендорфа, которому не нравились
хлопоты о прощении Лермонтова и выпуске его
в отставку.
M. Б. ЛОБАНОВ-РОСТОВСКИЙ
ИЗ ЗАПИСОК
<Лермонтов> был молодой человек, одаренный
божественным даром поэзии; поэзии, насыщенной глу
бокой мыслью, пантеистически окрашенной, исполнен
ной пламенных чувств, овеянных, однако, некоей
грустью, отзвуком отчаяния и презрения, вошедших
в привычку. Он также вскоре погиб на Кавказе, вели
колепно воспев его красоты. Там он еще больше про
никся духом независимости и безграничной свободы,