М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
стихотворений, принадлежащих к 1841 году, есть три
или четыре заимствованных, даже слабых («Вид гор из
степей Козлова», «Кинжал»), но если мы исключим их
без сожаления, все-таки количество вещей, написанных
в 1841 году, будет равно всему, что было прежде напи
сано Лермонтовым 2. О внутреннем же достоинстве
и говорить нечего. Много поэтов в мире погибало раньше
срока — все славнейшие деятели русской поэзии сошли
в могилу, не исполнив
отечественники могли р а с с ч и т ы в а т ь , — но никогда еще
судьба не поступала так жестоко с надеждами, ею же
возбужденными, никогда она так безвременно не похи
щала существа, в такой степени украшенного присут
ствием гения. Последний, загадочный год в жизни Лер
монтова, весь исполненный д е я т е л ь н о с т и , — сокровище
для внимательного ценителя, всегда имеющего наклон
ность заглядывать в «лабораторию гения», напряженно
следить за развитием каждой великой силы в мире
искусства. Тут на всяком шагу виден новый порыв
в сокровеннейшие тайники т в о р ч е с т в а , — новый шаг
к той неразгаданной грани, которая отделяет деятелей
гениальных от деятелей высокоталантливых. И вот,
кажется, грань перейдена, вот будто послышались не
бывалые звуки, от которых забьются сердца миллионов
людей... все пророчит победу, кажется, одна только
минута отделяет нас от новой силы и нового с л о в а , —
и вдруг все становится мрачно, все ожидания падают,
как здание, выстроенное на песке. Безвременная насиль
ственная смерть заканчивает всю эту великолепную
картину, невольная злоба наполняет душу н а ш у , — зло
ба на общество, не сумевшее оградить своего певца,
злоба на презренные орудия его гибели, злоба на мер
завцев, осмелившихся ей радоваться или холодно встре
чать весть, скорбную для отечества. И только после
долгого озлобления, после долгих уверений самого себя
в невозвратимости утраты дух наш успокаивается. Мы
принимаем то, что дано нам, снова дивимся песням
безвременно погибшего юноши и, проклиная лиц, допу
стивших его п о г и б е л ь , — все-таки с гордостью убеж
даемся, что «не бездарна та природа, не погиб еще тот
край», где при стечении самых неблагоприятных слу
чайностей, при полной неспособности общества ценить
325
людей, его возвеличивающих, — все еще появляются
личности, подобные поэту Лермонтову.
В издании, принадлежащем С. С. Дудышкину и те
перь нами разбираемом, нет биографии Лермонтова, нет
даже материалов для его биографии. В этом отношении
винить издателя невозможно, для полного жизнеописа
ния еще не пришло время, материалов же готовых
слишком мало, неизданных же, может быть, и довольно,
но все они раскиданы по рукам людей, весьма мало
заботящихся о литературе. Жизнь Лермонтова не была
скупа событиями, но многие слишком интимные ее под
робности, касаясь людей живых или еще недавно умер
ших, не могут принадлежать печати. Поэт имел, как
говорят люди, его знававшие, небольшое число страст
ных привязанностей, имевших решительное влияние на
его жизнь, касаться их невозможно, когда еще живы
женщины, ценимые им выше всего на свете. Умея лю
бить, Лермонтов был и тем, что Байрон называет a good
hater, то есть человек, умевший ненавидеть глубоко.
Друзей имел он мало и с ними редко бывал сообщите-
лен, может быть, вследствие детской привычки к сосре
доточенной мечтательности, может быть, потому, что их
интересы совершенно рознились с его собственными. На
переписку был он ленив, и хотя, соприкасаясь <со> всем
кругом столичного и провинциального общества, имел
множество знакомых, но во всех сношениях с ними дер
жал себя скорее наблюдателем, чем действующим ли
цом, за что многие его считали человеком без сердца.
Не надо забывать и влияния Байрона, и многих афориз
мов из «Героя нашего времени» — для оценки Лермон
това как человека. По натуре своей горделивый, сосре
доточенный, и сверх того, кроме гения, отличавшийся
силой х а р а к т е р а , — наш поэт был честолюбив и скрытен.
Эти качества с годами нашли бы себе применение и вы
яснились бы в нечто стройно-определенное, — но при
молодости, горечи изгнания и байроническом влиянии
они, естественно, высказывались иногда в капризах, ино
гда в необузданной насмешливости, иногда в холодной
сумрачности нрава. Вот причина противоречащих отзы
вов о Лермонтове как о человеке и, может быть, той не
охоты писать о нем, какую не раз мы сами подмечали
в лицах, имевших кое-что сказать о Лермонтове. Между
всеми теми, которых мы в разное время вызывали на
сообщение нам воспоминаний о поэте, мы помним только
одного человека, говорившего о нем охотно, с полной
326
любовью, с решительным презрением к слухам о дур
ных сторонах частной жизни п о э т а , — но и он все-таки
решительно отказался набросать хотя несколько заме