М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
не подчинялся никакому режиму, и его команда, как
блуждающая комета, бродила всюду, появлялась там,
где ей вздумается, в бою она искала самых опасных
м е с т , — и... находила их чаще всего у орудий Мамацева 1.
Чеченский поход начался 1 мая движением в Аух
и Салатавию, потом войска через Кумыкскую плоскость
прошли на правый берег Сунжи и, наконец, перенесли
военные действия в Малую Чечню, где встречи с неприя
телем
литнее.
Первое горячее дело, в котором пришлось участво
вать Мамацеву и которое составило ему репутацию
лихого артиллерийского офицера, произошло 11 июля,
когда войска проходили дремучий гойтинский лес.
Мамацев с четырьмя орудиями оставлен был в арьергар
де и в течение нескольких часов один отбивал картечным
огнем бешеные натиски чеченцев. Это было торжество
хладнокровия и ледяного мужества над дикою, не знаю
щей препон, но безрассудною отвагою горцев. Под
охраной этих орудий войска вышли наконец из леса
на небольшую поляну, и здесь-то, на берегах Валерика,
грянул бой, составляющий своего рода кровавую эпопею
нашей кавказской войны. Кто не знает прекрасного
произведения Лермонтова, озаглавленного им «Вале
рик» и навеянного именно этим кровавым побоищем.
Выйдя из леса и увидев огромный завал, Мамацев
с своими орудиями быстро обогнул его с фланга и при
нялся засыпать гранатами. Возле него не было никакого
прикрытия. Оглядевшись, он увидел, однако, Лер
монтова, который, заметив опасное положение артил
лерии, подоспел к нему с своими охотниками. Но едва
начался штурм, как он уже бросил орудия и верхом
на белом коне, ринувшись вперед, исчез за завалами.
Этот момент хорошо врезался в память Константина
336
Христофоровича. После двухчасовой страшной резни
грудь с грудью неприятель бежал. Мамацев преследо
вал его со своими орудиями — и, увлекшись стрельбой,
поздно заметил засаду, устроенную в высокой куку
рузе. Один миг раздумья — и из наших лихих артилле
ристов ни один не ушел бы живым. Их спасло присут
ствие духа Мамацева: он быстро приказал зарядить все
четыре орудия картечью и встретил нападающих таким
огнем, что они рассеялись, оставив кукурузное поле
буквально заваленное своими трупами. С этих пор
имя Мамацева приобрело в отряде широкую популяр
ность.
До глубокой осени оставались войска в Чечне, изо
дня в день сражаясь с чеченцами, но нигде не было
такого жаркого боя, как 27 октября 1840 года. В Авту-
ринских лесах войскам пришлось проходить по узкой
лесной тропе под адским перекрестным огнем неприя
теля; пули летели со всех сторон, потери наши росли
с каждым шагом, и порядок невольно расстраивался.
Последний арьергардный батальон, при котором нахо
дились орудия Мамацева, слишком поспешно вышел из
леса, и артиллерия осталась без прикрытия. Чеченцы
разом изрубили боковую цепь и кинулись на пушки.
В этот миг Мамацев увидел возле себя Лермонтова,
который точно из земли вырос со своею командой.
И как он был хорош в красной шелковой рубашке
с косым расстегнутым воротом; рука сжимала рукоять
кинжала. И он, и его охотники, как тигры, сторожили
момент, чтобы кинуться на горцев, если б они добрались
до орудий. Но этого не случилось. Мамацев подпустил
неприятеля почти в упор и ударил картечью. Чеченцы
отхлынули, но тотчас собрались вновь, и начался бой,
не поддающийся никакому описанию. Чеченцы через
груды тел ломились на пушки; пушки, не умолкая,
гремели картечью и валили тела на тела. Артиллеристы
превзошли в этот день все, что можно было от них
требовать; они уже не банили орудий — для этого у них
недоставало времени — и только посылали снаряд за
снарядом. Наконец эту страшную канонаду услыхали
в отряде, и высланная помощь дала возможность
орудиям выйти из леса. <...>
Не менее жаркий бой повторился 4 ноября и в Ал-
динском лесу, где колонна лабинцев дралась в течение
восьми с половиною часов в узком лесном дефиле.
Только уже по выходе из леса попалась наконец
337
небольшая площадка, на которой Мамацев поставил
четыре орудия и принялся обстреливать дорогу, чтобы
облегчить отступление арьергарду. Вся тяжесть боя
легла на нашу артиллерию. К счастью, скоро показалась
другая колонна, спешившая на помощь к нам с левого
берега Сунжи. Раньше всех явился к орудиям Мамацева
Лермонтов с своею командой, но помощь его оказалась
излишнею: чеченцы прекратили преследование.
«Здесь четвертого н о я б р я , — говорит Константин
Х р и с т о ф о р о в и ч , — было мое последнее свидание с по
этом. После экспедиции он уехал в отпуск в Петербург,
а на следующий год мы с невыразимою скорбью узнали
о трагической смерти его в Пятигорске».