Мадам Икс
Шрифт:
— Знаешь, ты прав. Я довольно сложная личность. Но и одновременно довольно обычна. Просто... мне тяжело рассказывать о себе. Мне не привычны даже сами попытки этого, так что, хочу сразу попросить прощения, если не всегда буду... обходительна.
— Я сделаю всё возможное со своей стороны, чтобы проявить терпение, но и ты должна знать обо мне одну вещь: если я нашёл то, что мне действительно интересно, я готов пройти все трудности на своём пути, ради цели.
Я лишь тяжело сглатываю, не зная, что ответить, поэтому просто отвечаю:
— Ясно, — я не в силах выдавить больше ни слова.
— Оденься, Икс, — говорит он, его голос более резок, чем когда-либо. — Прежде чем ты поймешь, сколько понадобится самоконтроля, чтобы не надругаться над тобой да так, чтобы ты была практически в бездыханном состоянии.
— Надругаться? — и вот вновь, я чувствую себя настолько слабой с ним рядом. С этим мужчиной я словно не в своей тарелке.
— Надругаться. Тебе ведь нравятся старинные книги, верно? Так вот, это словечко как раз из них, оно значит...
— Я знаю, что оно означает, — чуть более резко, чем следует, отвечаю я.
— Тем не менее, ты всё ещё стоишь абсолютно обнажённая, — он делает шаг в мою сторону, и я никогда не видела мужчины от которого буквально веет главенством. Логан выглядит столь устрашающе в своей сексуальности здесь, в узкой прихожей, в одних только джинсах и со сжатыми в кулаки руками. Он наклоняется вперёд, и всё что я вижу — острые скулы и полыхающие страстью глаза.
— Икс, ты в моих руках, полностью обнажённая. И я запросто мог бы поднять тебя на руки и прижать к стене. Но я не сделаю этого.
— Почему же? — с придыханием и замерев, спрашиваю я, словно олень, загнанный в ловушку хищником.
— Потому что ты не готова. Не к тому, чего бы мне хотелось.
— И чего же ты хочешь, Логан?
Ещё шаг. И ещё больше искр витает между нами. Мы так близко друг к другу, что я практически нахожусь в его объятиях. И я знаю, стоит нашим телам соприкоснуться — пути назад уже не будет.
— Всё, Мадам Икс. Я хочу всё, — я поднимаю голову вверх и смотрю на него, когда он возвышается надо мной. Наши губы в миллиметре друг от друга. — Я хочу тебя всю, целиком и полностью.
Он прав.
Я не готова.
Он чуть отходит в сторону, и я, вздохнув с облегчением, проскальзываю мимо него. Сейчас я словно жена Лота: пячусь, упираюсь в дверь, и всё это время не отвожу взгляда от Логана. Я дёргаю за дверную ручку, по прежнему пристально глядя на него. Шагнув в дверной проём, я плотно закрываю за собой двери. Собрав всю силу воли, каждую её унцию, которая у меня есть, он так и не отвернулся, не моргнул, и кажется даже не дышал, пока я не закрыла дверь, разделившую нас.
И тем не менее, я чувствую, что он всё ещё там, по-прежнему стоит за дверью.
ГЛАВА 16
Логан ведёт меня в крохотное итальянское заведение. Мы идём туда пешком через весь город, вот уже полчаса мы держимся за руки.
Улицы мокрые, с деревьев падают капли дождя, светящиеся в золотистой вечерней дымке. Солнце вновь появилось на небосводе, выглядывая между облаками и небоскрёбами, чтобы осветить всё с блеском декадентского яркого света, заставив всё казаться романтичным, красивым и совершенным.
Это невероятно — я на улице и не чувствую паники.
— Я люблю это время дня, — выдаёт Логан между прочим, — фотографы называют его золочатым часом.
— Красота, — говорю я, моё сердце полно радости от простой роскоши этого момента.
Когда мы переходим перекрёсток, он указывает на солнечный свет, пробивающийся между зданиями и падающий на нас.
— Знаешь, у японцев есть слово — Комореби. Оно используется для описания того времени суток, когда солнечный свет проникает сквозь деревья в лесу. Я всегда думал, что должно быть и у нас похожее слово, то, которое описывает это время суток, в этом месте. Когда солнце будто прекрасный золотой шар, на который можно смотреть, практически не прищуриваясь; как его обрамляют здания, как его лучи отражаются в стекле, и оно делает всё таким красивым, — он смотрит на меня. — Таким прекрасным.
Он имеет в виду меня? Или солнечный свет, или этот момент?
Мы продолжаем идти и я запоминаю это. Наши руки сплетены, его большой палец проводит небольшой круг по моей коже между большим и указательным пальцем. Прелесть города, тёплый приятный воздух и запах свежести от дождя, знакомая какофония Нью-Йорка, свобода, мужчина рядом со мной.
— Есть ещё одно слово, — говорит он, вновь нарушая тишину, — оно на санскрите. Мудита, — он произносит его муу-дии-та. — И оно означает... как же выразить это? Радоваться счастью другого человека. Чужое счастье.
Я слежу за ним и жду подробностей.
Он взглянул на меня, улыбка освещает его красивое лицо.
— Я испытываю мудиту сейчас, любуясь тобой.
— Правда? — спрашиваю я.
Он кивает.
— О да. Ты смотришь на всё как-будто это самая прекрасная вещь, которую ты когда-либо видела.
Мне бы хотелось объяснить ему это.
— Всё красиво, Логан.
— И мне... мне просто нравится эта невинность, наверное. Как правило, большую часть времени я чувствую себя уставшим. Я многое видел. Много отвратительного, после чего легко забыть красоту, — он замолкает. — Мне нравятся необычные слова, они описывают что-то так, как английский язык не способен. Они выражают всю красоту небольших моментов. Слова, как комореби, напоминают мне, что необходимо забыть общее разочарование всем и просто наслаждаться настоящим.
— Что ты видел, Логан? — спрашиваю я, хотя и не уверена, почему задала этот вопрос или смогу ли принять его ответ.
Он не отвечает, слегка подталкивает меня локтём в сторону небольшой двери в тёмный ресторан, где играет аккордеон и в воздухе витает аромат чеснока.
Логан машет мужчине в возрасте, который вытирает красно-белую клетчатую скатерть.
— Есть для меня столик, Джино?
— Да, да, конечно! Проходите, проходите. Я принесу вино и хлеб для тебя и твоей красивой спутницы.