Мадонна Фьора, или Медальон кардинала делла Ровере
Шрифт:
— То есть? Не понял.
— Никто же больше не желает, гм, вразумиться, — ну вот, опять ее язык несет что-то не то.
— А, вы про то, что никто не пристает? Так не совсем же идиоты, чтобы приставать к девушке Себастьяно!
О, сколько нам открытий чудных…
— К… девушке Себастьяно? — переспросила она.
— Ну да, — он дорезал свои бутерброды, внимательно посмотрел на нее, тоже достал себе что-то сладкое и налил чаю. — Ну хорошо, к девушке, которая очень нравится Себастьяно.
— Это значит, что в доме я теперь
— Это значит, что вам теперь со всех сторон почет и уважение, — хмыкнул он. — Вы и сами очень даже не промах, вон на какой должности работаете и справляетесь, раны обрабатывать, говорят, умеете почище меня и голову разбитую на место ставить, а еще метко стреляете и прыгаете по крышам, не глядя на гравитацию. А то, что девушка Себастьяно… вы же не любите, когда к вам пристают. Так что и тут сплошная польза.
— А что бывает с теми, кто пристает к девушкам Себастьяно?
— Ничего хорошего, уверяю вас. Не думаю, что вам стоит знать подробности. Впрочем, население дома их не знает тоже. Просто… ну не такой Себастьяно человек, чтобы к его девушке можно было приставать. Даже если бы он не был боссом. Так что я бы на вашем месте не расстраивался.
— А я расстроилась?
— Вы как будто озадачились, и сильно. Не скажете же вы, что для вас это новость?
— Что именно? — уточнила она.
— Ну… про Себастьяно.
— Для меня новость то, что весь дом, оказывается, имеет по этому поводу некоторое мнение и уже присвоил мне некий статус.
— А вы не замечали, что люди в доме вообще любопытны? Все только и ждали, чтобы вы оказались героиней какой-нибудь истории!
— Это еще почему?
— Новенькая, красивая, неприступная. При этом если бы вы сами выбрали, скажем, мелкую сошку из финансистов, или из искусствоведов, вас это бы ни разу не оградило ни от сплетен, ни от приставаний. А влияние Себастьяно таково, что пока общество считает, что он в вас заинтересован — спите спокойно и делайте, что хотите.
— Вы открываете мне глаза, — со смехом сказала она.
— Как говорится, это жизнь, детка… О, вы смеетесь, это хорошо. А был момент — я боялся, что укусите.
— Делать мне больше нечего, только кусаться, — проворчала она.
— На самом деле, парни спорили — умеете вы улыбаться или нет.
— А я знаю, мне уже насплетничали, вот, — она подавила в себе сильнейшее желание показать ему язык. — Скажите, это правда, что вы — физик-ядерщик и без пяти минут доктор?
Он сразу погрустнел.
— Уже нет. Это всё в прошлом.
— И нет желания вернуться?
— Нет. Что я из себя представлял? Ничего. Был, знаете, такой мальчик-колокольчик с вот такенными мозгами, который не видел вокруг ничего, кроме своей темы, а тема эта была ему ни разу не к душе. Это грустная история, донна Эла. И я не так много выпил, чтобы ее сейчас рассказывать. Можно в другой раз?
— Конечно, — легко согласилась она, проецируя на него волны спокойствия. Еще не хватало, чтобы он тут сейчас на нее обиделся. — Рассказать вам смешное про вчера?
— Расскажите, — легко согласился он.
— Помните, когда мы еще ехали, господин Сан-Пьетро всё переживал по поводу плохих предчувствий?
— Ну да, было такое. Он вообще всегда считает, что если есть хоть малейшая возможность, чтобы все стало плохо, то все плохо и станет!
— Так вот, я тоже прислушалась к своим предчувствиям, они у меня, знаете ли, бывают, и обычно по делу. И ничего плохого не услышала. Разве что колени чесались, оба.
— Чесались, значит? — хмыкнул Карло.
— Ага. А потом, уже на базе, когда вы меня перевязывали, и это было не слишком приятно, но вы были не при чем, вы все сделали отлично, так вот, сижу я, вся никакая, и вспоминаю про эти самые предчувствия. У меня, знаете ли, есть сестра. На самом деле не сестра, а кузина, но мы с ней ровесницы и вместе росли, поэтому все равно, что сестра. Она знает множество удивительных примет и присловий, и все мы от нее тоже их знаем. Так вот, если у кого-то чешется нос, Линни всегда говорит, что это либо к выпивке, либо что хороший нос за неделю кулак чует. Мои колени, похоже, тоже как тот хороший нос, только я этого не знала.
Карло уже, что называется, ржал и валялся.
— Как вы сказали? За неделю кулак чует? Супер! А можно, я это тоже буду говорить?
— Да пожалуйста, мне не жалко, это не я придумала и даже не Линни.
— Надо провести исследование — дать кому-нибудь в нос и выяснить, работает ваша примета или нет!
— Вы уверены, что такое исследование может иметь какую-то научную ценность? — Элоиза тоже развеселилась.
— Так обоснуем! Пойдете в соавторы монографии?
— А мы уже пишем монографию?
— Предлагаю в качестве экспериментального образца использовать первого, кто войдет сейчас в эту дверь, — продолжал ржать Карло.
— А вы не боитесь, что придется ждать до утра?
— Тогда мы изменим условия эксперимента!
И тут дверь распахнулась, и на пороге возник Себастьен Марни собственной персоной.
* 47 *
— Добрый вечер, Элоиза. Очень удачно, что вы здесь. Привет, Карло, что тут вообще происходит?
— О, прибыл рыцарь в сверкающих доспехах! — возгласил Карло.
Элоиза же просто сказала:
— Добрый вечер, монсеньор.
Он на самом деле выглядел как будто в сверкающих доспехах: в отлично сидящем смокинге, белом жилете и с бабочкой.
— Дон Карло, сдается мне, вам на самом деле придется изменить условия эксперимента.
— Ну ясное дело, — проворчал Карло, но глаза его смеялись. — Расскажи нам, о благородный воитель, преуспел ли ты в своих намерениях!
— Ты имеешь в виду — узнал ли я что-то? Кое-что, несомненно, узнал. Отболтал весь язык и даже не поел толком.