Мадонна Фьора, или Медальон кардинала делла Ровере
Шрифт:
— Скажите, вам не приходилось слышать историю о мраморной статуе и портрете в драгоценном медальоне?
— Статуя и медальон? — он нахмурился, задумался.
— Да, лицо статуи и портрет в медальоне — это одна и та же дама, утверждается, что это статуя и портрет Пречистой Девы.
— Статуя и медальон, значит… — вдруг он поднял голову и испытующе взглянул на нее: — Что, кто-то отыскал Мадонну Фьору?
— Мадонну… Фьору? — осторожно спросила Элоиза.
Неужели горячо?
— А вы не знаете? Впрочем, откуда вам знать, это не самая известная история, ее никогда не публиковали, насколько я себе представляю.
— Расскажите? — Элоиза бросила на него
— Да, Корнелио, ты не говорил мне ни о чём подобном, расскажи, — попросила Полина.
Барберини обвел их обеих пристальным взглядом.
— Хорошо, милые дамы, я расскажу. Полина, разливай вино, и слушайте. Где-то во второй половине пятнадцатого века жили во Флоренции два друга. Одного звали Пьетро, другого — Джироламо, один был художником, а второй скульптором. Они знали друг друга с детства, и если и случалось им соперничать, то спор всегда разрешался к обоюдному удовольствию. Обычно если один получал крупный заказ, то и второму вскоре встречалась возможность проявить свой талант. Но случилось так, что они полюбили одну и ту же девушку — красавицу Фьору, и она поставила им условие — кто лучше сможет изобразить ее, с тем она и останется. Друзья согласились с этим условием и принялись за работу.
И вот настал день, когда Джироламо вышел из мастерской и представил прекрасную мраморную статую. Дева была как живая, она придерживала складки своего тяжелого платья, как будто сейчас подойдет и поцелует. А Пьетро показал медальон, в который его отец, ювелир, вставил написанную им миниатюру. Он придал красавице Фьоре на этом медальоне все атрибуты Пречистой Девы. Но посмеялась красавица Фьора, сказала, что не нужны ей ни мраморные статуи, ни драгоценные медальоны, потому что она уже просватана за человека богатого и знатного, и ее не интересуют художники и скульпторы.
Пьетро и Джироламо услышали приговор, но каждый переживал потерю по-своему. Джироламо ушел в монастырь, где и прожил долгую жизнь, храня память о своей великой любви, а мраморную деву подарил в церковь. И так прекрасна была дева, так велика была любовь, что вдохновила на создание этого шедевра, что возле нее уходили все печали и сомнения. Прихожане часто молились возле Мадонны Фьоры — так ее называли — и слух о ней дошел до Рима. Не раз мирной общине предлагали купить у них Мадонну Фьору, но флорентийцы были стойки — нет, Мадонна Фьора останется у нас. И тогда ее просто похитили. Ходили слухи, что похитили ее для одного из кардиналов, который был сколь алчен, столь и неразборчив в средствах, и поставили в его домовой церкви.
Пьетро же ожесточился на весь мир, а на женщин в особенности. Он проклинал Фьору, и, глядя в медальон, призывал проклятия на голову всякого, кто владеет ею. И такова была сила его темной страсти, что проклятие достигло цели. Сначала был убит муж Фьоры, а потом умерла от оспы она сама. Вскоре после смерти Фьоры Пьетро повесился.
Медальон достался по наследству его брату, и что же? Больше всех других ценностей берег он эту безделушку, день и ночь любовался на прекрасный образ в медальоне, но вскоре стали замечать за ним странное. Тихий и скромный молодой человек повадился то нападать ночью на почтенных граждан и грабить их, то бесчестить девиц из знатных фамилий. Отец спасал его от наказания, сколько мог, но однажды оказался бессилен и он. Молодой человек был повешен за все свои преступления. А безутешный отец продал медальон, потому что именно в нем видел причину всех бедствий своей семьи.
Медальон переходил из рук в руки, пока не попал к кардиналу делла Ровере. Тот был жаден и ненасытен, копил богатства неправедными путями и был за это наказан высшими силами. Но медальон остался в церковной среде и свел с ума многих, прежде чем кардиналу Эрколе Гонзага не было явлено во сне вещее видение, что пока не совместятся медальон и статуя, не видать владельцу медальона покоя. Поэтому кардинал отыскал статую и повесил медальон ей на шею, а потом скрыл статую от людей.
Ещё несколько раз случалось так, что медальон снимали с шеи статуи, и всегда он вносил в сердца и умы смуту, беспокойство печаль и сомнения. И поэтому медальон всегда должен оставаться на шее мраморной девы, ибо любовь созидающая сильнее любви разрушительной, так было раньше и так будет всегда.
3.17 Легенды и лирика
* 52 *
— Милые дамы, отчего приуныли? Я расстроил вас этой старой историей? — граф Барберини все-таки взялся за бутылку и принялся разливать вино. — Полина, свет очей моих, вино из твоих погребов всегда самое лучшее в городе!
— Ты опять схватился за бутылку! Сколько раз я запрещала тебе делать это в моем доме? — вопросила Полина.
— Полина, сокровище мое, ты до сих пор не доверяешь старому другу?
— Кем бы я была, если бы доверяла, — усмехнулась Полина.
— Дорогая, в твоем доме курить по-прежнему нельзя? — страдальчески спросил граф.
— И не думай даже, — улыбнулась хозяйка.
Элоиза молчала и тоже улыбалась — слегка, совсем чуть-чуть.
— Милые дамы, я предлагаю выпить за любовь. Какую старую историю не копни — и там непременно любовь окажется самой главной движущей силой. Как сказано в великой книге — любовь, что движет солнце и светила. Вы знали такую любовь, милые дамы? Не прячься за бокалом, Полина, я знаю, что ты можешь ответить мне на этот вопрос, не стоит, мы это уже проходили. Если бы твоя любовь к этому, извини меня, безродному проходимцу не была именно такой, то вся наша жизнь сложилась бы иначе! Не кривись, моя незаходящая звезда, то, что ты его любишь, не добавляет ему достоинств в моих глазах, скорее наоборот. Элоиза, вы присоединитесь к нашему тосту? Вы знали любовь? Она опаляла вас, воодушевляла, заставляла совершать безумства и страдать? За любовь, милые дамы. Пусть всегда любят вас, пусть ваши сердца никогда не остаются равнодушными, пусть будет любовь разделенной и взаимной всегда. За любовь! — он легко поднялся на ноги и выпил всё вино до капли.
Дамы тоже выпили, Полина — вина, с ироничной усмешкой, Элоиза — кофе, с вежливым вниманием. Но на самом деле она подумала, что не будь у нее в голове другого мужчины, этот бы ее уже как минимум заинтересовал.
— Ты как всегда, многословен и излишне пафосен, — заметила Полина.
— Полина, сокровище моё, ты это уже мне не раз говорила. Что поделать, я такой и есть, меня уже не переделаешь. Элоиза, скажите, а вы верите в любовь?
— В любовь? — переспросила Элоиза, подняв по обыкновению бровь.
— Да, Элоиза, в любовь. Вы любили?
— Я полагаю, нам следует уговориться о терминах. Что вы понимаете под этим словом?
— А разве могут быть варианты? — удивился Барберини.
— Множество, — с готовностью ответила Элоиза. — Вы можете говорить о томлении ума, желаниях плоти, о вспышке страсти, когда, прощу прощения, переспали и разбежались, о нежности и заботе, о безумии, когда все мысли заняты тем единственным человеком, о необычайной связи, когда травмирован он, а болит у тебя, да и просто приятном времяпровождении в постели, когда ни голова, ни сердце в процессе не участвуют, — усмехнулась она.