Маёвский букварь
Шрифт:
Живём мы на самой нижней палубе; наши иллюминаторы в метре от поверхности воды. Наискосок от нас расположились четыре девушки, каждой из которых около тридцати. Девушки пухленькие, не сказать, чтобы красавицы, И явно не послы и не послицы.
И вот ни с того ни с сего Ленкиному брату и генеральскому сынку приходит счастливая мысль: позвать этих скучающих барышень на групповушку. Диск-жокеи одобрили, я в страхе и стыде промолчал, и девушки были ангажированы.
Паша Максименко, как старший товарищ, тут же ушёл к кому-то в гости.
А я был шокирован, участвовать наотрез отказался, оделся потеплей и пошёл гулять по палубе.
Был вечер и было холодно.
Ходил я медленно и вдумчиво. В теченье часа отмотал кругов десять.
Посидел в баре.
Постоял на корме.
Поискал Пашу.
Пошёл проверил крепость замкнутой двери. Но мой стук не ответило даже эхо. За дверью стояла гробовая тишина. Оно и понятно – секс шума не любит.
Я снова пошёл гулять по палубе.
Отмотал ещё кругов десять – более медленной походкой.
Ещё подольше посидел в баре.
Постоял на корме, наблюдая как алое солнце торжественно опускается в волжскую воду.
Ещё раз попытался найти Пашу, но он спрятался хорошо.
Прошло, наверно, часа два с половиной.
За дверью нашей каюты по-прежнему стояла пугающая тишина. Ключа у меня не было, на мои постукиванья никто не реагировал.
Я замёрз. Я готов был штурмовать и барабанить. Но постеснялся и снова пошёл мотать круги.
На этой раз я передвигался ещё медленней – будто в замедленной съёмке. Солнце уже утонуло. Ветер крепчал.
В коридоре, на диване для курильщиков, я даже попытался подремать, но тут нашёлся Паша и стал импровизировать стихами.
Мы зашли в бар, хлопнули по коньячку. И пошли спать.
«А, дезертир» – сонно встретил меня усталый Олег.
«Ну как, всё прошло удачно?» – то ли съязвил, то ли поинтересовался я у него.
«Более-менее» – Олег глубоко зевнул и быстро уснул.
Спали диск-жокеи в ту ночь очень крепко, как комбайнёры в страду.
А мне не спалось. И я снова отправился мотать круги по палубе.
Зависти к соседям я не испытывал. Испытывал, скорей, брезгливость вкупе с жалостью. Ведь как сказал Габриэль Гарсия Маркес, «Секс – утешение для тех, кто не нашел любовь».
А уж чего-чего, любви мне хватало. Просто не нашлось ещё человека для её реального воплощения…
Дворянская фамилия Домбровский
Начинать эту историю надо, наверное, с Шуры Л.
Шура был крепкий деревенский парень, такой же рыжий, как я, но года на четыре постарше и после армии.
Мы вместе отдыхали в зимнем маёвском оздоровительном лагере, где я прославился песнями, а Шура – тихими поисками спутницы жизни на одну ночь.
Жили мы вдвоём в одной комнате, и Шурино либидо этот факт воспринимало, видимо, как руководство к действию.
Несмотря на зиму, спал Шура без трусов. Возможно, так он готовился к предстоящему свиданию, до которого дело так и не дошло, хотя я был готов где-нибудь погулять полночи.
Утром мы, как идиоты, бегали на зарядку. Кроме собственно бега, делали разные парные упражнения. В том числе вставали спинами друг к другу, переплетались руками и, наклоняясь вперёд, поднимали партнёра на своей спине. Моим партнёром был Шура, и был он раза в полтора меня крупней. А потому при очередном поднятии всем весом перекатился мне на голову.
Я упал носом в лёд – сверху мою голову плотно прижимало мощное Шурино тело.
Так я познакомился с лагерным врачом, чудной женщиной Светланой Михайловной, вдовой заведующего кафедрой систем жизнеобеспечения космонавтов.
Светлана Михайловна прекрасно восстановила мой нос, мы подружились, и она стала деятельной поклонницей и пропагандисткой моих песен.
С её лёгкой руки я стал выступать по разным хорошим компаниям.
Водила меня Светлана Михайловна и в только что реанимированное Дворянское собрание. При этом она прожужжала мне все уши о важности генеалогии. Из её рассуждений выходило, что приличный человек обязательно должен иметь дворянские корни.
А поскольку я, по её мнению, человек не только приличный, но и талантливый (да чего уж там скромничать – гениальный!) – я не просто должен, я обязан иметь дворянские корни.
Я порылся в корнях своего скромного и унылого генеалогического древа и не обнаружил там ничего, кроме навеки полусогнутых в полях и на огородах землепашцев, нескольких представителей рабоче-крестьянской интеллигенции, похотливого лесника и какого-то не весть откуда забрёдшего коробейника, разогревавшего базарную толпу шумными речёвками типа «А ну-у кому пирожки! Налетайте, мил дружки! А кто купит бутербродки, тот получит рюмку водки!»
В общем, никакими дворянами там и не пахло. Да и откуда им там пахнуть, если я – классический советский интеллигент второго поколения, сын инженера и учительницы начальных классов, ну максимум – третьего (мамин отец был журналистом, репрессированным по наговору завистника-соседа). Копни глубже – появляются вышеупомянутые землепашцы, хитрый лесник и голосистый коробейник.
С этим надо было что-то делать.
И судьба послала мне неожиданный подарок.
Этот подарок по имени Света по уши влюбился в мои песни и, судя по всему, и в меня.
Кроме всех приятных достоинств у Светы было одно занятное – а именно её фамилия. Красивая фамилия – Домбровская.
Мы со Светланой Михайловной решили, что эта фамилия явно дворянская.
Отношения наши со Светой развивались стремительно и вели к неминуемому хэппи-энду. И не то что бы её фамилия являлась решающим фактором – но всё же она придавала нашему роману романтический флёр.
В общем, при замужестве (пардон, женитьбе) я взял фамилию жены.
И из Курилова стал Домбровским.