Маёвский букварь
Шрифт:
Слово за слово.
Поговорили о Димитровграде, о НИИАРе. Хорошо так поговорили, по душам.
Потом Бреус флегматично смотрит на листок с ответами Костика:
– Ну что у вас там?
Взглянул мельком на то, что Костик там написал и говорит:
– Ну ладно, идите…
И что-то в зачётку ставит. А потом аккуратно пятирублёвку в неё возвращает и Костику отдаёт.
Костик в коридоре зачётку открыл – а там не только пятёрка лежит, но и пятёрка стоит – по физике, за экзамен.
Вот такие душевные люди работали в наше время в Московском авиационном институте. Строго говоря,
Может, и поэтому они взяток не брали. Сейчас-то, разумеется, эта история выглядит абсолютно фантастической.
А жаль…
Долгие разговоры с Алма-Атой
Недалеко от метро Войковская во времена нашей юности был междугородный телефонный переговорный пункт. Сперва там стояли автоматы с пятнашками, а потом их заменили на обычные пластмассовые телефоны. Пятнадцать копеек уже бросать в них не надо было, просто разговариваешь, а в конце подходишь к окошечку и платишь по предъявленному тебе счёту. Электроника, блин!
Но на их электронику нашлась смекалка Олега Рутковского, уроженца города Алма-Аты.
Олег быстро сообразил, что система сия электронная начинает работать лишь после того, как ты нажимаешь на специальную кнопочку. То есть: ты набираешь номер, слышишь «Алё?» собеседника на другом конце провода – и, чтобы тебя услышали, нажимаешь на эту самую кнопочку. Нажал на кнопочку – и часики, отсчитывающие время твоего платного разговора, начинают тикать. Если же на кнопочку не нажмёшь, тебя твой собеседник не слышит – это, разумеется, минус. Но ты его слышишь – и это был плюс, который внаглую решил использовать Олег.
Что он сделал – он не поленился и написал своим родственникам в Алма-Ате, подробно объяснив работу сего телефонного аппарата. А ещё он напомнил им, что разговоры с Алма-Атой влетают бедному студенту в копеечку – то есть дорого обходятся. Дальше следовало рациональное предложение: когда я звоню (предлагал родственникам Олег), я сперва с вами не разговариваю, а просто слушаю – вы же рассказываете мне все свои новости, а потом спрашиваете, как у меня дела – и я вам отвечаю.
Дальше всё было делом техники. Межгород на любом домашнем аппарате звонил громче обычного звонка, к тому же у родичей с Олегом было условлено конкретное время. Родственники поднимали трубку, по очереди рассказывали ему свои новости – продолжалось это минут 15-20, затем Олег включал кнопочку, быстро сообщал, что у него всё хорошо, укладываясь максимум минуты в две.
После чего с чистой совестью клал трубку, выходил из кабинки, подходил к кассе и расплачивался по предъявленному счёту. Когда кассирша смотрела в этот счёт, глаза у неё регулярно лезли на лоб: она же видела, что Олег сидел в кабинке не меньше двадцати минут. А счёт система выписывала за 2 минуты – то есть сущие копейки. Налицо был явный подлог, но ничего поделать кассирша не могла: Рутковский придумал вполне легальный способ телефонной экономии.
До свадьбы заживёт
Общежитейская красавица Наташка готовилась к свадьбе. Сезон был хмурый, то ли осень, то ли зима, а Наташка очень хотела выглядеть на собственной свадьбе и прилегающих к ней фотокарточках счастливой и, главное, загорелой – как заморские звёзды на обложках западных журналов.
Но как это сделать? Соляриев на каждом углу в то перестроечное время ещё не стояло. Стало быть, проблему надо было решать как-нибудь самой. Сподручными средствами.
Уж не знаю где, но раздобыла Наташка где-то настоящую ультрафиолетовую лампу. Включила – и села перед ней, подставив под горячие лучи довольное лицо. С широко открытыми глазами. Потому что никто Наташку почему-то не предупредил, что при общении с ультрафиолетовой лампой глазки надо закрывать.
Неизвестно, сколько она так сидела, пялясь на расплывающееся маленькое солнышко. Известно только, что прежде чем загореть лицом, она спалила свои широко открытые глазки. Появилась в них вдруг чудесная страшная резь, хлынули ручьями слёзы и – что самое обидное – начисто исчезло изображение.
То есть сидит она перед этой лампой и ни фига не видит. Ну, абсолютно.
Вызывают ей скорую помощь.
Скорая приезжает, выскакивают из неё добры молодцы в белых халатах, берут её под ручки и сажают внутрь.
Наташка едет, а куда – не знает. Потому что не видит – точно заложница в кино, которой глаза чёрной тряпкой крепко завязали.
Добры молодцы привозят её куда-то, заводят в какой-то кабинет и говорят:
– Ну, давайте, девушка – раздевайтесь…»
Наташка напряглась и растерянно спрашивает:
– А… до какого раздеваться?
В смысле, до каких пределов?
А ей и говорят:
– Да совсем раздевайтесь!
Мы, мол, вас должны осмотреть!
Наташка напряглась ещё больше:
– А чего смотреть? Я ж с глазами! Мне бы глаза вылечить…
– Вылечим-вылечим! – говорят. – Только сначала разденьтесь…
А надо вам напомнить, что Наташка – девка вообще-то реально красивая. И лицо у неё красивое – и без всякого загара. И тело тоже, говорят, красивое. Короче, симпатичная девка.
Но в такой ситуации красота не поможет. Скорей, наоборот. Одна надежда – на голос.
Вот Наташка и начала орать: «Помогите!» да «Спасите!»
Наверно, это её и спасло. Добры молодцы куда-то смылись, а потом пришёл настоящий врач, окулист – то есть её всё-таки в больницу привезли, а не в какой-нибудь бандитский подвал.
Доктор профессионально капнул Наталье в глаза, и боль её немножко отпустила. И стало возвращаться смутное зрение.
А к свадьбе вернулось окончательно.
Свадьба прошла шумно и счастливо. А уж после искать этих добрых молодцев из «Скорой» Наташка не стала.
Она мужу вообще ничего не сказала.
Зачем?
Обошлось же всё…
Дубосековская, 9
Это адрес нашей общаги, общаги шестого факультета. В которую я всё не мог заселиться – и в год своей первой попытки поступления (неудачной), и в год своей второй попытки. Я всё время опаздывал. Поэтому летом, на абитуре, жил по разным знакомым. Случалось, и на вступительные экзамены ездил поездом из Костромы.