Маёвский букварь
Шрифт:
В общем, в конце концов, Олег от этих ночных налётов не просто устал – они его, мягко говоря, достали. А внутренний голос его перешёл на исключительно русский матерный язык.
И решил Олег из этой комнаты съехать.
Случилось это в середине первого курса, аккурат перед новым годом, когда человекопоток через кровать Олега необычайно усилился.
Однако, одно дело – решить, а другое – дело исполнить своё решение. Было это непросто. Не знаю, как у вас, а в нашем общежитии шестого факультета существовала негласная традиция: на первом этаже должны жить исключительно первокурсники.
Но Олег находился в состоянии, прямо скажем, взвинченном и чувствовал, что грядущую сессию обязательно завалит, если эту жилищную проблему не урегулирует.
Набравшись храбрости, он отправился к комендантше – невысокой и шарообразной женщине неопределённого возраста с испитым лицом отъявленной алкоголички.
Заходит и с порога говорит:
– Переехать бы мне. А то я чего-то заколебался на такой проходной находиться. Помогите, чем можете.
Комендантша испытующе посмотрела на Олега заплывшими поросячьими глазками.
Олег взгляд этот выдержал.
Комендантша насупилась, велела дверь ему прикрыть и, прокашлявшись, деловито изрекла:
– Значит, такса такая: коньяк три звезды – будешь ты, товарищ, жить на первом этаже. Только в другом крыле (удалённом от оживлённого «пятачка»). Ну а если пять звёздочек – этажность, соответственно, поднимается. Усёк?
– Ещё как усёк! – обрадовался Олег; тут же сбегал в магазин и вручил комендантше целых две бутылки пятизвёздочного коньяка.
– А ты понятливый, – заулыбалась комендантша. – Ну что же… выбирай этаж!
Вот такой вот широкий комендантский жест себе позволила.
И Олег не преминул воспользоваться.
Грузинчик
Случилось это во время моей учёбы в ТУ-89 – с первого захода мне в институт поступить не удалось, и, осваивая математику с физикой по вечерам, днём я притворялся, что учусь на фрезеровщика.
Таких, как я, «непоступантов» из МАИ, в этом подмосковном училище нас было человек 30. Все мы надеялись получить красный диплом, все очень сдружились на картошке и поначалу ездили из Болшева в Москву большой компанией, благо электрички ходили туда-сюда каждые 20 минут.
И вот стоим мы как-то на Болшевском перроне, ждём электричку, хохочем над очередным анекдотом, и вдруг ко мне откуда-то сбоку подходит дама лет под 40 романтично-потасканного вида.
Подходит и говорит:
– Грузинчик, пойдём палочку кинем?
Я сперва не понял, с кем дама разговаривает.
Во-первых, какой из меня грузинчик? Я же рыжий, голубоглазый. Ну, разве что нос немного искривлён в процессе детских драк.
Хотя, конечно, существует такая легенда, что настоящие грузины, в смысле грузинская аристократия, такими и были – рыжими и голубоглазыми.
Впрочем, такая же легенда существует и про настоящих персов, и про настоящих евреев, а также гуннов, арийцев и негров.
Так что, с некоторой натяжкой за грузинчика меня можно было принять.
Но оставалось во-вторых: пресловутая «палочка».
Мне было 17 лет, я был довольно наивен, а в вопросах секса совершенно непросвещён. И как-то так случилось, что в этом нежном возрасте подобного выражения про палочку просто не слыхал.
А дамочка улыбается и куда-то за угол показывает, в кусты.
А ребята смотрят на меня и ржут.
А я стою и не понимаю, почему они ржут.
Уж и тётка, пожав плечами, ушла. И электричка приехала. И мы в электричку завалились.
А они всё ржут.
С тех пор ко мне эта кличка и прицепилась: «грузинчик». И держалась до самого лета, пока я в МАИ не поступил.
Груша
Фестиваль авторской песни имени Валерия Грушина или, коротко говоря, Грушинский фестиваль, в просторечье Груша – предел мечтаний начинающего барда.
Хотя и с мечтаниями и с сокращениями не всё так просто.
Валерий Грушин, студент из Куйбышева, героически утонул, спасая ребёнка. Памяти Валерия его друзья, туристы и гитаристы, стали ежегодно проводить туристический слёт, постепенно разраставшийся в размерах и, наконец, превратившийся в коммерческое предприятие, недавно лопнувшее пополам, что внесло известную дезориентацию в редеющие ряды поклонников авторской песни.
В общем, в любом случае, называть «Грушей» мероприятие памяти Валерия Грушина, мягко говоря, некорректно; да чего там! – просто кощунственно. Но тем не менее это сокращение плотно вошло в обиход и его никакой нагорной проповедью уже не выкорчуешь.
Я ездил на Грушу два раза, с огромным промежутком – в 1986-м году и в 2000-м. Оба раза вполне весело, но не вполне удачно.
В 86-м слёт разрешили – кажется, после пятилетнего запрета – и наше альтернативное КСП МАИ-2 во главе с бессменным Президентом и вечным студентом Женей Меренковым погрузилось в плацкарты поезда «Москва-Куйбышев» и тронулось – на юго-восток, к фестивалю.
По пути между мной и Женькой произошёл несчастный случай, настороживший Женьку и, видимо, отвернувший его от меня на всю оставшуюся жизнь.
Мы оказались на верхних полках через стенку. И Женька, когда ему хотелось мне что-то сказать, не слезая, высовывал из-за стенки свою голову. И говорил.
Дорога была длинная – почти сутки. Петь песни всю дорогу – утомительно. И Женька своими вопросами, и своей вертлявой головой, то и дело появлявшейся из-за угла, стал явно злоупотреблять.
А меня стал мучить соблазн – вытянуть ногу и пихнуть легонько эту занудную президентскую голову.
Голова Женьки продолжала свои миграции.