Мафия
Шрифт:
Я послушался. Исходив дальние и ближние полянки и чащобы, нашел место, где действительно как бы обретал способность прямо-таки летать. Дышалось легко, в меня словно влились силы и благодать. Находилось оно верстах в пяти от села. Растительность тут была разнообразная, но преобладали вековые сосны.
А может быть, все происходило потому, что рощица была уж больно красива. Небольшой взгорок, сухой и чистый, при ясной погоде весь пронизанный солнцем.
А какие там родились боровички и маслята!
Правда, я замечал, что в солнечную погоду
— Верно, Захарушка, — подтвердила мать, — в такие дни я тоже не хожу в хвойный лес. Плохо себя чувствую.
Но зато по осени, особенно в ядреные прозрачные дни, ходить по «моей» роще было одно удовольствие. Как и зимой на лыжах.
Я пристрастился к лесолечению, и уже при следующем посещении больницы никаких отклонений у меня не обнаружили.
Потом мне как-то попались на глаза стихи: «Не оттого ли сердцу сладко, что я всесильно растворен в просторах этих без остатка». И понял: о целительной силе природы, происходящей от ее дыхания и красоты, так точно мог сказать только поэт.
Из родного села я вернулся в Южноморск с ощущением, что окончательно поднялся на ноги. Нашлись силы для поездки в Москву, на суд, который я, увы, проиграл…
Встал вопрос — как зарабатывать на хлеб насущный? Все-таки глава семьи, кормилец…
«Отцы города» проявили «милосердие», предложив помощь с устройством на работу. Помощником по быту на небольшую фабрику, завхозом в один из санаториев и еще что-то в этом духе, смахивающее на подачку. Я вежливо поблагодарил и отказался, решив устраиваться сам. Выбор произошел как-то неожиданно. Проходя мимо ворот таксопарка, я обратил внимание на объявление, что требуются водители. Вспомнил, что первая-то моя профессия — механизатор. С правом вождения любого четырехколесного транспорта. Позднее, в армии, получил права, так что вполне подходил.
Задумано — сделано. Тем более автопарк находился в двух шагах от дома, что было весьма удобно.
С первых же дней я попал в гущу событий, сотрясающих таксопарк. Как и по всей стране, коллектив бурлил, требуя перемен. Мой напарник Гриша Исаичев, молодой и напористый, был одним из заводил тех, кто взбунтовался против устоев, царивших десятилетиями. Дней через десять после того, как я стал таксистом, мне пришлось присутствовать на собрании коллектива.
Директор таксопарка, Крутиков, начал с того, что, мол, план месяца под угрозой, не довезено около тысячи рублей выручки…
— Что-то многовато, — заметил кто-то.
— Значит — премия горит? — возмутился другой. — Как же это получается?
— А так: одни вкалывают почем зря, а другие загорают! — выкрикнул третий.
— Вот именно! — ухватился за последнюю реплику Крутиков. — Коллектив честно трудится, а иные объявляют забастовку и начинают качать права.
Многие обернулись к нам с Гришей (мы сидели рядом), а один из водителей с первого ряда выкрикнул:
— Называй фамилии, начальник! Не в прятки, чай, играем!
— Да кто бастует? —
— Кто? — нахмурился начальник таксопарка. — Исаичев! Вот он, герой! Вчера демонстративно не выехал на линию. А его напарник Измайлов тоже сидит в зале, хотя уже полтора часа должен крутить баранку.
— А мне жизнь дорога! — вскочил Гриша. — На лысой резине ездить — прямая дорога на тот свет!
— Чирик небось пожалел! — раздалась чья-то реплика.
— Да, пожалел! — повернулся в ту сторону Исаичев. — Я горбом его зарабатываю, рискую. Клиентами и, между прочим, собой…
— Кто не рискует, тот не ест, — высказался какой-то остряк.
— А что, Гриша прав, — поддержал моего напарника один из молодых водителей.
Страсти накалялись, присутствующие разделились на симпатизирующих бунтарям и на тех, кого вполне устраивали старые порядки.
— Разрешите? — встал я, потому что не мог не солидаризироваться с Исаичевым: действовали заодно и гнуть линию нужно было сообща. Тем более что Гриша, как я понял, выступать не мастак.
Зал притих, ожидая, что я скажу.
Директор таксопарка жестом показал: говори, мол.
— Я человек новый, — начал я. — Пока, можно сказать, приглядываюсь. Но кое в чем уже разобрался… Вот Крутиков говорит, что горит план. Создайте условия — перевыполним.
— Какие такие особые условия вам нужны? — издевательски спросил горлопан с первого ряда.
— Нормальные, — спокойно ответил я. — У вас все поставлено с ног на голову. Не Исаичев должен бегать за начальником таксопарка, а Крутиков за Исаичевым. — В зале зашумели. — Да-да! Начальник обязан интересоваться у водителя, лысая у него резина или нет. Потому что зарплату его, начальника, привозит с линии Гриша. — И премию тоже. Я уже не говорю о поборах…
— Говорить надо было, когда в прокурорском кресле сидел, — не очень громко произнес кто-то сзади.
Но это замечание потонуло в гуле голосов.
— Правильно! Хватит обдирать водителей как липку!
— Оттого и бегут в кооператив — там нет нахлебников!
— Тише, товарищи! — постучал карандашом по графину с водой директор. — Давайте без анархии. Вы не на митинге.
— Там-то порядок, а у нас в парке сущий бардак! — звонко выкрикнула единственная женщина-водитель Катя Балясная. — Можно мне?
— Только коротко и по существу, — не очень охотно предоставил ей слово Крутиков.
— Вот именно, по существу, — с вызовом произнесла Балясная. — И конкретно. Почему я должна при выезде давать «вратарю» двугривенный? Почему в ОТК дежурному механику — полтинник? Каждый раз! И на мойке за что полтинник?
В зале установилась гробовая тишина. Впервые, наверное, здесь прозвучали слова, которые никто не решался раньше произнести публично.
— Если проходишь техосмотр-один, — продолжала крушить табу Катя, — выкладывай рубль. Это лишь за то, чтобы механик поставил печать. На ТО-2 и вовсе дерут без зазрения совести — слесарю по пятнадцати рубликов с меня и с моего напарника!..