Магистериум морум
Шрифт:
Далее же Фабиус и демон увидели небывалое. Как кухарка со слезами обнимавшая всех детей, обняла и этого. И мальчик без раздумий ткнулся лицом ей в щёку.
Фабиус был потрясён таким панибратством, Борн тоже недоумевал, ведь слуги должны были ощутить в Аро иного, да и фурию он всё-таки вывалил первоначально именно на их головы. Люди – странные создания.
Фабиус начал было размышлять, какими словами он объяснит сыну о недопустимости объятий со слугами, но взглянул на Борна и оторопел: они же так и не решили, чей это теперь сын!
Борн
– Давай уж откормим его сначала, больно исхудал…
– Я бы даже сказал: сначала поговорим с ним. Я устал гоняться за тенью его сознания, устал жить его запахами… – Борн остановился, провёл ладонью по окаменевшей твари-браслету на запястье. – Я сам сейчас, как мой Локки.
Фабиус окинул взглядом его изодранную одежду, опознавая в ней свою, хмыкнул:
– Нам бы с тобой в баньку, а? И рябиновой? Или имбирного кваску?
– В баньку? А что это такое? – оживился Борн, уже вполне доверявший Фабиусу, если речь касалась человеческих развлечений.
– А это такой ма-аленький домик с горячей-горячей печкой-каменкой…
– О! – воскликнул инкуб. – Можешь не продолжать, я согласен! Если бы ты знал, как я промёрз!
– Баню я тебе обещаю сегодня же вечером!
– Это тоже традиция – ожидать вечера?
– Ну а ты как думал!
И они продолжили бы эту лёгкую, почти куртуазную беседу, но магистр Грабус, поддерживаемый чернобородым Тогусом, доковылял до них, наконец.
Но только он вскинул петушиную голову, словно бы намереваясь клюнуть Фабиуса, как демон, оборвав совершенно разлохматившийся манжет рубашки, обернулся и поинтересовался в лоб:
– Извиняться пожаловали, магистры? А то – подумайте на досуге, кто даст вам сегодня еду и ночлег!
Потом демон кивнул Фабиусу, и они пошли к мосту пешком, разминулись с повозкой, и на остров попали гораздо быстрее магистров, которые долго грузились, не понимая, как им рассесться по чину в простецком крестьянском возке. Впрочем, если бы Борн не оглянулся, может быть, и кобыла не задичилась бы, и конюх не провозился бы с ней так долго.
На острове Борн стал похож на молодую охотничью собаку, он вертелся, хватал открытым ртом воздух. Фабиус уговорил его переодеться, чтобы не пугать ребёнка, а увидев, что кожа инкуба вся в ранках и ссадинах, послал прачку за чистым полотном и помог обтереться хорошей водкой.
– Ничего, – приговаривал он, – после бани станешь как новенький!
Борн делал вид, что верит.
Наконец, они вышли от прачек, и Борн повёл Фабиуса туда, куда давно звал его запах. К удивлению магистра это оказалась жилище кухарки – большая комната за кухней, где она вековала одна, смирившись с тем, что сыновья выросли и завели свои семьи в Лимсе.
Борн стукнул чуть-чуть и тут же вошёл. Кухарка вскрикнула, кинулась навстречу, раскорячиваясь посередь комнаты и закрывая кого-то обширными телесами.
– Иди-ка ты лучше... э-э… блинков нам… – пробормотал Фабиус, отстраняя женщину и шагая вперёд, к деревянной лавке у окна.
Шагнув, он встал и открыл рот, словно рыба. Что он мог сказать теперь… сыну? Каким именем назвать?
Юноша сидел на лавке, покрытой плотно вязанным шерстяным одеялом. Он ласкал тонкими пальцами эфес дорогого кинжала. Такого магистр раньше не видел в своём доме. Лезвие было покрыто редким хитрым узором. Это был явно старинный кинжал, наточенный и приведённый в порядок.
– Как ты зовёшь себя? – спросил Борн, и мальчик вскочил.
И тут у Фабиуса внутри тоже всё встало колом. Ведь это из-за меленького мерзавца они с инкубом перетерпели сейчас больше смерти! Мир чуть не погиб, а он сидит себе тут, в каморке кухарки… Кухаркин сын!
Фабиус ощутил, что рука его сама нашаривает прут, а воображение усиленно пытается создать сие орудие возмездия.
– Ну, инкуба ты вызвал по глупости! – взревел он. – А фурию? Фурию-то зачем?!
– А ты думаешь, мне было легко здесь такому? – прошептал юноша, делая полшага к окну, чтобы оказаться зажатым между лавкой и подоконником. – Легко быть себе палачом и жертвой? Так делает каждый, но каждому ли дано увидеть, ощутить, понять?
– Черти попросили его, – с усмешкой подсказал Борн. – Он не сразу и понял, что натворил. Но натворив, попытался защитить хотя бы остров, чем оскорбил Алекто до глубины естества. Она не обвинила его, лишь потому, что мечтает отомстить сама.
– Я знал, что мозгов у него меньше, чему у чертей! – рявкнул Фабиус.
– Ему было тогда непросто. Нужно быть очень плохим парнем и очень хорошим демоном, чтобы удержаться между двух невозможных, – мягко сказал Борн и положил Фабиусу на плечо тяжёлую горячую руку. – И стать… кем? Кто ты?
– Мне ли знать это? – усмехнулся мальчик. – Но я не человек, и не демон. Иначе ты не стоял бы здесь рядом со мной. А был бы трупом или стоял рядом с трупом! Убирайся! Я – не твой сын. Я не…
Он заплакал. И внешне – это были человеческие слёзы.
– Ну что ж… – сказал Борн, оттаскивая слегка Фабиуса. – Он плачет, значит, совесть у него имеется.
– Я ему сейчас покажу – совесть! Я его…
– И что нам это всем даст? – удивился Борн. – Какой-то новый опыт, кроме того, что и человеку, и сущему больно, когда ему делают больно?
Магистр заморгал, не понимая смысла фразы.
– Опыт? Какой тут опыт? – проворчал он в недоумении. – Вот выдеру – будет у него опыт!
Борн засмеялся и схватил Фабиуса за плечо.
– Пойдём-ка сначала запишем это!
– Куда?
– В амбарную книгу, конечно! – он говорил, тащил мага к дверям и смеялся.
– Да куда ты тянешь меня? – отбивался Фабиус.
– Спасаю от конфуза!
– Да почему! – Фабиус вывернулся и остановился, уставившись на мальчика, вжавшегося в угол между окном и лавкой.