Махабхарата. Рамаяна

Автор неизвестен

Послы ничего не отвечают на расспросы Бхараты. Царевич немедля едет в Айодхью. Прибыв во дворец, он спешит к матери. Он расспрашивает ее об отце, он хочет видеть его. Кайкейи сообщает ему о кончине родителя. Бхарата с горьким плачем падает наземь. Криводушная царица рассказывает сыну о свершении своего умысла. Бхарата осыпает мать упреками. Он не может занять престол, по праву принадлежащий Раме! Он не желает жить в разлуке с любимыми братьями и царевной Видехи! Он молит Каушалью простить зло, причиненное ей и Раме царицей Кайкейи. Обещает сей же час выступить на поиски возлюбленного сына Дашаратхи и привезти его в столицу Кошалы.

Бхарата предает сожжению тело отца и совершает поминальные обряды.

Затем Бхарата созывает огромное войско и собирает множество мастеров, которым приказывает проложить новую дорогу к святой Ганге.

[Путешествие Бхараты]

(Часть 83)

Почтительный Бхарата, еле дождавшись денницы, Чтоб свидеться с братом, велел заложить колесницы. Передние шли со жрецами, с мужами совета И были под стать колеснице Дарителя Света [203] . За доблестным Бхаратой десятитысячной ратью Шагали слоны боевые с отменною статью. Там было сто раз по шестьсот колесниц, нагруженных Отрядами ратников, луками вооруженных, — Сто раз по шестьсот колесниц, оснащенных для боя, В которых отважные лучники ехали стоя. Сто тысяч наездников храбрых по данному знаку Погнали сто тысяч коней за потомком Икшваку. Царицы взошли на блистающую колесницу, Утешены мыслью, что Рама вернется в столицу. За Бхаратой следуя, слушая грохот и ржанье, О Раме беседуя, радовались горожане. Они восклицали, бросаясь друг другу в объятья: «Вы Раму и Лакшману скоро увидите, братья! — Добро, воплощенное в Рагху великом потомке, Рассеет печали земные, как солнце — потемки!» В

стремленье найти благородного Раму — едины, На поиски вышли достойные простолюдины, Что дивно алмазы гранят, обжигают кувшины. Явились прядильщики шелка и шерсти отменных, Сверлильщики узких отверстий в камнях драгоценных, Искусники те, что куют золотые изделья, Павлинов ловцы, продавцы благовонного зелья. Там первой руки мастера-оружейники были, Ткачи, повара, лицедеи-затейники были. Там лекари, виноторговцы, закройщики были, Чеканщики, резчики, банщики, мойщики были. И пильщики, и рыбаки, бороздившие воды, И лучшие из пастухов — главари, верховоды. Стекло выдувая, кормились умельцы иные, Другие — одежды выделывали шерстяные. В телегах, влекомых быками, за Бхаратой следом Отправились брахманы, жизнь посвятившие ведам. Сандалом тела умастили, сменили одежду И Раму увидеть лелеяли в сердце надежду. Торжественно двигались кони, слоны, колесницы За отпрыском братолюбивым Кайкейи-царицы. На праздничный лад горожане настроены были, Весельем охвачены Бхараты воины были. И долго царевич терпел путевые мытарства, Но Гангу увидел, вступая в нишадское царство. К столице нишадской он конскую рать и слоновью Привел осмотрительно, движимый братской любовью. Там царствовал Гуха. Он Рамой не мог надышаться, И Рама любил за величие духа нишадца. К стенам Шрингавера и Ганги божественным водам Приблизилось Бхараты войско торжественным ходом И замерло… Резвые стаи гусей златопёрых Играли, красуясь, на этих прибрежных просторах. Теченье священной реки оглядел повелитель, Недвижно застывшее войско и Гухи обитель. Не чужд красноречья, он молвил сановникам знатным: «Я нашему войску, готовому к подвигам ратным, У Ганги великой, что слиться спешит с океаном, Велю на приволье немедля раскинуться станом! Как только забрезжит над Гангой денницы сиянье, Мы все переправимся и совершим возлиянье Водой, чтобы радже земному, почившему в благе, В селеньях небесных не знать недостатка во влаге». [204] Усталое воинство спало, но, братниной доле Сочувствуя, Бхарата глаз не смыкал поневоле: «О Рама, ты должен сидеть на отцовском престоле!»

203

Даритель Света— Солнце, разъезжающее по небу в семиконной (по числу дней недели) золотой колеснице.

204

…совершим возлиянье // Водой, чтобы радже земному, почившему в благе, // В селеньях небесных не знать недостатка во влаге. — Живущие на Земле сыновья считались кормильцами и поильцами умерших предков: совершением особых поминальных жертвоприношений они обеспечивали предков (как намеревается поступить по отношению к своему умершему отцу царевич Бхарата) едой и питьем. С гибелью (из-за отсутствия потомства по мужской линии) рода предки на том свете испытывают муки голода, холода и жажды, низвергаются в подземный мир или же превращаются в неприкаянных призраков, бродящих среди людей.

Переправившись через великую реку, сын Кайкейи вместе с Шатругхной входит в лесные чащи.

То замечая дорогу по следам, оставленным изгнанниками, то сердцем угадывая путь, Бхарата приходит наконец к хижине Рамы. Он видит братьев и прекрасную Ситу исхудалых, в грубых одеждах. Он падает к ногам Рамы, молит о прощении, заклинает быстрее воротиться в Айодхью. Рама узнает о смерти отца, он лишается чувств, Лакшмана и Сита плачут.

Рама, однако же, отказывается стать царем. «Ведь, умирая, отец не отменил, да и не в силах был отменить свою волю. Он связан был обещаньем, данным Кайкейи. И ныне я повинен исполнить приказ родителя. Я пребуду в лесной пустыни, а ты возвращайся в Кошалу, в славную Айодхью, и ведай страну в покое и мире!»

Бхарата просит брата согласиться, но Рама тверд. Тогда Бхарата берет его сандалии, изукрашенные золотом, и говорит: «Пусть так! Я вернусь в Кошалу, но править я буду твоим именем. Сандальи же с твоих ног будут знаком твоей власти, я возложу их на трон. Сам я надену берестяные одежды отшельника и буду жить невдалеке от Айодхьи, дожидаясь твоего возвращения. А если ты, и Сита, и Лакшмана не вернетесь, я умру!»

Горестный Бхарата и его скорбящее войско пускаются в обратный путь.

Рама, желая ободрить опечаленную Ситу, ведет ее к отрогам пестроцветной горы Читракуты. Они поднимаются на вершину…

[Слово Рамы о красоте Читракуты]

(Часть 94)

Возлюбленный сын Дашаратхи царевне Видехи Горы пестроцветной открыл красоту и утехи; Желая развеять печаль и душевную смуту, Как Индра — супруге своей, показал Читракуту: «При виде такой благодати забудешь мытарства, Разлуку с друзьями, утрату отцовского царства. Дивись, луноликая, стаям бесчисленным птичьим И пиков, пронзающих небо, любуйся величьем. Окраской волшебной утесы обязаны рудам. Серебряный пик и пунцовый соседствуют чудом. Вон желтый, как будто от едкого сока марены, И синий, как будто нашел ты сапфир драгоценный. Искрится хрустальный, поблизости рдеет кровавый, А этот синеет вдали, как сапфир без оправы! Иные мерцают, подобно звезде или ртути, И царственный облик они придают Читракуте. Оленей, медведей не счесть, леопардов пятнистых И ярких пернатых, ютящихся в дебрях тенистых. Богата гора Читракута анколой [205] пахучей, Кунжутом, бамбуком, жасмином и тыквой ползучей, Ююбой и манго, эбеновым деревом, хлебным, Ашокой, цитронами, вараной [206] — древом целебным, И яблоней «бильвой», и асаны [207] цветом лиловым, И яблоней розовоцветной, и болиголовом, Медовою мадхукой, вечнозеленою бхавьей, [208] — Ее упоительный сок — человеку во здравье. Блаженством и негой любовной объяты кимнары, На взгорьях тенистых играют влюбленные пары. На сучьях развесив убранство, мечи и доспехи, Резвятся четы видья-дхаров, царевна Видехи! Размытые ложа и русла речные похожи На складки слоновьей, покрытой испариной, кожи. Цветочным дыханьем насыщенный ветер ущелья Приносит прохладу и в сердце вселяет веселье. С тобою и Лакшманой здесь, луноликая дева, Мне осень встречать не однажды — без грусти и гнева. Деревьям густым, пестрокрылых пернатых приюту, Я радуюсь вместе с тобой, возлюбив Читракуту. Я взыскан двоякой наградой: и Бхарату-брата Никто не обидел, и слово отцовское свято! Охотно ли здесь разделяешь со мною, царевна, Все то, что приятно — словесно, телесно, душевно? От царственных предков мы знаем: в леса уходящий Питается амритой, смертным бессмертье дарящей. Утесы тебя обступают кольцом прихотливым, Сверкая серебряным, желтым, пунцовым отливом. Ночами владычицу гор озаряет волшебно Огнистое зелье [209] , богатое силой целебной. Иные утесы подобны дворцу или саду. Другой обособленно к небу вздымает громаду. Мне кажется, будто земля раскололась, и круто Из лона ее, возблистав, поднялась Читракута. Из листьев пуннаги [210] , бетеля, из лотосов тоже Любовникам пылким везде уготовано ложе, Находишь цветов плетеницы, плоды под кустами. Их сок освежающий выпит влюбленных устами. Водой и плодами полна Читракута сверх меры, А лотосам — равных не сыщешь в столице Куберы [211] ! Свой долг выполняя, с тобою и Лакшманой вместе, Я счастлив, что роду Икшваку прибавится чести».

205

Анкола(или анкотха) — растение с тонким ароматом («алангиум гексапеталум»), ядовитый сок которого использовался в медицине.

206

Варана(другое название — сету) — одно из священных деревьев, кора и листья которого использовались для приготовления лекарств и заговорных зелий; наделялось магической силой.

207

Бильва— дикая лесная яблоня, чьи кисловатые плоды использовались для приготовления прохладительных напитков.

Асана— индийский миндаль.

208

Мадхука(буквально: «хмельная», от «мадху» — «мед, сладость, хмель») — дерево («бассиа

латифолиа»), из цветов и семян которого добывалось масло и изготовлялось вино.

Бхавья(буквально: «надлежащее», то есть «прекрасное») — небольшое дерево с ароматными плодами из семейства магнолиевых.

209

Огнистое зелье. — То есть по ночам на Читракуте при взошедшем месяце светятся волшебные травы и лекарственные растения.

210

Пуннага— мускатный орех.

211

Столица Куберы— волшебный город Алака, расположенный на склонах гималайской вершины Кайлаши, обители Куберы и Шивы.

Но у самого Рамы тяжело на сердце. Весть о кончине Дашаратхи, прощание с братьями, следы, оставленные ушедшим войском — все напоминает об Айодхье, о родных…

Рама решается идти дальше на юг, через густые леса…

Весть об отказе Рамы от царства достигает Айодхьи еще прежде возвращения Бхараты. Жители столицы уходят в лесные пустыни, чтобы предаться подвижничеству и молитвам о Раме и его спутниках.

[Опустевшая Айодхья]

(Часть 114)

С неистовым грохотом Бхарата гнал колесницу И въехал на ней в Дашаратхи пустую столицу. Был совам да кошкам приют — ненавистницам света — В Айодхье, покинутой ныне мужами совета. Так Рохини, мир озаряя сияньем багровым, При лунном затменье окутана мрака покровом. Столица была, как поток, обмелевший от зноя: И рыба, и птица покинули русло речное! Как пламя, что, жертвенной данью обрызгано, крепло — И сникло, подернувшись мертвенной серостью пепла. Как воинство, чьи колесницы рассеяны в схватке, Достоинство попрано, стяги лежат в беспорядке. Как ширь океана, где ветер валы, бедокуря, Вздымал и крутил, но затишьем закончилась буря. Как жертвенник после свершения требы, что в храме, Безлюдном, немом, торопливо покинут жрецами. Как в стойле корова с очами печальными, силой С быком разлученная… Пастбище бедной немило! Как без драгоценных камней — ювелира изделье, — Свой блеск переливный утратившее ожерелье. Как с неба на землю низвергнутая в наказанье Звезда [212] , потерявшая вдруг чистоту и сиянье. Как в роще лиана, что пчел опьяняла нектаром, Но цвет благовонный лесным опалило пожаром. Казалось, Айодхья без празднеств, без торжищ базарных Под стать небесам без луны и планет лучезарных. Точь-в-точь как пустой погребок: расплескали повсюду Опивки вина, перебив дорогую посуду. Как пруд, от безводья давно превратившийся в сушу И зрелищем ржавых ковшей надрывающий душу. Как лука пружинистая тетива, что ослабла, Стрелой перерезана вражьей, и свесилась дрябло. Как воином храбрым оседланная кобылица, Что в битве свалилась, — была Дашаратхи столица. …Почтительный Бхарата в царскую входит обитель. Как лев из пещеры, оттуда ушел повелитель! Лишенный солнца день! — так выглядел дворец. И Бхарата слезам дал волю наконец.

212

…с неба на землю низвергнутая в наказанье // Звезда… — Считалось, что низвергнутые с неба за какие-нибудь проступки сияющие звезды падают на землю, превращаясь в черные, лишенные привлекательности метеориты.

КНИГА ТРЕТЬЯ. ЛЕСНАЯ

[Встреча с Шурпанакхой]

(Часть 17)

Под стать святожителю, в хижине, листьями крытой, Безгрешный царевич беседовал с братом и Ситой. Он притчу рассказывал Сите и сыну Сумитры, Блистая, как месяц, в соседстве сияющей Читры. Одна безобразная ракшаси в поисках дичи Туда забрела — и прервалось течение притчи. С рожденья звалась Шурпанакхой она за уродство, — За когти, ногам придававшие с веялкой сходство. И взору ее луноликий представился Рама, Прекрасный, как тридцать богов, как пленительный Кама. И мягкие кудри, и мощь благородной десницы, И блеск удлиненных очей сквозь густые ресницы, И смуглое, схожее с лотосом синим, обличье, И царские знаки, и поступи юной величье, Что плавностью напоминала походку слоновью, Увидела ракшаси — и воспылала любовью, Уродина эта — к прекрасному, как полнолунье, К нему, сладкогласному, — скверная эта хрипунья! Противноволосая с дивноволосым равнялась, Противноголосая с дивноголосым равнялась. Сама медно-рыжая — с ним, темнокудрым, равнялась И, дура бесстыжая, с великомудрым равнялась. С красавцем равнялась она, при своем безобразье, И с лотосоглазым таким, при своем косоглазье. С таким тонкостанным и царские знаки носящим Равнялась она, страхолюдная, с брюхом висящим. Приблизившись к Раме, палима любовною жаждой, Сказала ему Шурпанакха: «Решится не каждый Избрать этот лес для жилья, если ракшасов племя Сюда без помех прилетает во всякое время. Эй, кто вы, с собой прихватившие луки и копья, Да деву-отшельницу, — шкура на ней антилопья?»

Рама спокойно и правдиво поведал о своем изгнанье из Айодхьи, которую покинул вместе с супругой Ситой и братом Лакшманой. В свой черед царевич спросил Шурпанакху, к какому роду она принадлежит и для чего явилась в их убежище.

Охваченная похотью, ракшаси отвечала Раме:

«…А я Шурпанакхой зовусь и уменьем владею Свой облик менять произвольно, под стать чародею. Брожу я и страх навожу на окрестные чащи. Ты Равану знаешь? Он брат мой великоблестящий! Другой — Кумбхакарна, что в сон погружен беспробудный, А третий — Вибхишана, праведный, благорассудный. Четвертый и пятый — отважные Душана с Кхарой, Считаются в битвах свирепой воинственной парой. Я доблестью их превзошла. Разве есть мне преграда? Своим изволеньем по воздуху мчусь, если надо. А Сита? Что толку в уродце таком неуклюжем! О Рама прекрасный, ты должен мне сделаться мужем. Царевич, мы — ровня. К тебе воспылавшую страстью, Бери меня в жены, не вздумай противиться счастью!»

[Бегство Шурпанакхи]

(Часть 18)

И той, что в супруги ему набивалась бесстыдно, Учтивый царевич ответил, смеясь безобидно: «Женою мне стала царевна Видехи, но, кроме Себя, госпожа, не потерпишь ты женщины в доме! Тебе, дивнобедрая, надобен муж превосходный. Утешься! В лесу обитает мой брат благородный. Живи с ним, блистая, как солнце над Меру-горою, При этом себя не считая супругой второю». Тогда похотливая ракшаси младшего брата Вовсю принялась улещать, вожделеньем объята: «Взгляни на мою красоту! Мы достойны друг друга. Я в этих дремучих лесах осчастливлю супруга». Но был в разговоре находчив рожденный Сумитрой И молвил, смеясь над уловками ракшаси хитрой: «Разумное слово, тобой изреченное, слышу, Да сам я от старшего брата всецело завишу! А ты, госпожа, что прекрасна лицом и осанкой, — Неужто согласна слуге быть женою-служанкой? Расстанется Рама, поверь, со своей вислобрюхой, Нескладной, уродливой, злобной, сварливой старухой. В сравненье с тобой, дивнобедрой, прекрасной, румяной, Не будет мужчине земная супруга желанной». Сама Шурпанакха, поскольку была без понятья, Смекнуть не могла, что над ней потешаются братья. Свирепая ракшаси в хижине, листьями крытой, Увидела Раму вдвоем с обольстительной Ситой. «Ты мной пренебрег, чтоб остаться с твоей вислобрюхой, Нескладной, уродливой, злобной, сварливой старухой? Но я, Шурпанакха, соперницу съем, и утехи Любовные станешь со мною делить без помехи!» — Вскричала она и на Ситу набросилась яро. Глаза пламенели у ней, как светильников пара. Очами испуганной лани глядела царевна В ужасные очи ее, полыхавшие гневно. Казалось, прекрасную смертными узами Яма Опутал [213] , но быстро схватил ненавистницу Рама. Он брату сказал: «Ни жива ни мертва от испуга Царевна Митхилы, моя дорогая супруга. Чем шутки шутить с кровожадным страшилищем, надо Его покарать, о Сумитры достойное чадо!» Тут Лакшмана меч из ножон извлекает и в гневе Он уши и нос отсекает чудовищной деве. И, кровью своей захлебнувшись, в далекие чащи Пустилась бежать Шурпанакха тигрицей рычащей. С руками воздетыми, хищную пасть разевая, Она громыхала, как туча гремит грозовая.

213

…смертными узами Яма // Опутал… — Считалось, что бог смерти Яма, предварительно вынув из тела «душу», опутывает его затем крепкими нитями, отчего тело и теряет подвижность, окостеневает.