Малайсийский гобелен
Шрифт:
Вечер казался бесконечным и несколько раз мы пели серенады под окнами Армиды и Бедалар. Из особняка Гойтолы на нас вылили помои, а из особняка Нортолини натравили собак. И мы отправились назад по пустынным улицам Старого Моста. Мы потеряли тучного Портинари. У нас не было ни денег, ни желания затевать проказы. Спать тоже не хотелось. Мы пели, но голоса не слушались нас.
Когда мы шли по пешеходному мостику через Розовый канал (через эту вонючую канаву, хотя она и имела название благоуханного цветка), Гай вдруг почему-то вскрикнул, глядя через ограждение в бурлящую воду.
– Де Чироло, скорее, там тело внизу, в реке! Я посмотрел на воду, но ничего не заметил.
– Тебе показалось.
– Клянусь тебе! Он, видимо, снова пошел ко дну. Человек без головы.
– Это твое отражение.
– Я видел. Обезглавленное тело.
– Либо это предзнаменование, либо ты пьян. Ничего там нет. Гай выглядел ужасно. Мост был освещен тусклой лампой.
Пока мы стояли, уставившись друг на друга и проверяя, на месте ли наши собственные головы, пропел петух.
Полуразрушенные хранилища держались за счет арок. Сооружения странной, забытой архитектуры отдавали глубокой древностью. В заброшенном гончарном магазине виднелись неглазурованные кувшины, похожие на слепые лица. Проходы были завалены мусором и костями животных. Подходящее место для встреч с трупами.
Оглянувшись вокруг, я не увидел мертвеца. Но моим глазам явился призрак красивой женщины. Я толкнул локтем де Ламбанта. Женщина была сильной и величавой, глаза ясные, грудь полная, золотые волосы, заплетенные в две косы, свисали до сосков. На ней было свободное белое платье, длинное до пят и спадавшее с одного плеча. Оно оставляло грудь обнаженной. На голове у женщины был шлем. В руке - полированный щит.
– Де Ламбант,- сдавленно прошептал я.
Появившееся видение начало мерцать. Как только я сделал шаг в его направлении, оно покрылось рябью и исчезло, как отражение в воде. На месте женщины стоял старик - древний скелет, обтянутый лишь кожей без единого волоска на голове. Он опирался на палку, глаза смотрели куда-то вдаль и излучали огонь.
– .Демон! Я мог бы поклясться, что я...
– Не клянись!
– воскликнул старик.- Кто клянется, тот умаляет свое достоинство. Вы останетесь здесь лишь на минуту.
– Мы и столько не собираемся здесь быть. Мы уже уходим домой,- сказал де Ламбант, но старик заговорил опять, оставаясь неподвижным в глубоком полумраке свода.
– Я иду с далекого севера и направляюсь на юг. Я стремлюсь мимо туманных окон вашей жизни, подобно журавлю в полете, направляющемуся к теням Сахары, и завтра меня уже не будет в вашем городе.
– Сожалеем, но у нас нет денег,- уже смелее произнес я.- Манера говорить была у него такая же, как у малайсийских старцев.- Мы надеялись, что ты угостишь нас выпивкой или познакомишь со своей хорошенькой дочкой.
– Тебе померещилось, юноша. Ты видел не мою дочь. Это была Минерва, наша общая мать. Она посетила тебя с особым намерением.
– Каким намерением?
– Мудрость. Ты должен будешь приобщиться к мудрости...
– Идем, де Ламбант,- обратился я к Гаю, который уже развесил уши и слушал старца.- Мне уже и так достаточно насоветовали, я бы предпочел обойтись без этого. Плевать мне, куда летят журавли.
Я взял его за руку и попытался увести, но он воспротивился и подошел к старцу.
– Я хочу знать свою судьбу, сэр. Смогу ли я получить хорошую роль в новой пьесе?
Держась по-прежнему прямо, старик ответил:
– Вы оба будете играть роли и ненавидеть друг друга, если не прислушаетесь к моим словам и не поворотитесь к Минерве.
– Гай, не строй из себя обезьяну. Пойдем, разбудим Кайлуса и расколем его на бутылку. Иначе эта старая вошь разнесет нашу жизнь в клочья.
Почти силой я увел своего друга прочь. Старик не шелохнулся. Когда мы уходили, он неподвижно пялился вдаль.
– Старый хрен сделал ужасное предупреждение,- запротестовал Гай.
– Старцы, подобные Симли Молескину, всегда произносят ужасные предупреждения. Не слушай их. Это их обычай. Мой обычай - пропускать все мимо ушей.
На жезле у жреца змея. Лишь смеюсь над нею я.
Обезьяна корчит рожи, Я в ответ ей корчу тоже.
– Слушай, как это ты сохраняешь бодрость и веселье после такой ночи? Я так подыхаю от усталости...
Мы шли не совсем твердой походкой. Неожиданно мы остановились, чуть не натолкнувшись на какую-то кучу. На каменной балюстраде лежала, растянувшись, человеческая фигура. Одна рука ее свисала до тротуара. Непохоже, чтобы незнакомец был мертв.
– Еще одно знамение.- На этот раз я поверил и уже благоговейно приготовился к послушанию, как вдруг увидел, что это не кто иной, как Густав Портинари. Он зашевелился, услышав наши шаги. Затем сел, поглядел пристально на нас, зевнул, поднял с тротуара гитару.
– Рассвет как-то бледнит вас, друзья. Не боитесь, что вас примут за призраков? Я прилег немного отдохнуть по пути домой. Куда вы провалились? Хотели увильнуть от меня?
Посвистывая, мы пошли все вместе. Отец Портинари был владельцем маслобойни. Там имелась уютная комната, где можно было перекусить. За маслобойней находился небольшой хозяйственный двор, где содержались коровы и козы, дальше виднелась ведущая к реке тропинка.
Когда мы подошли к маслобойне, родители Портинари были уже на ногах. Праздник праздником, а животных нужно доить. Недовольно ворча, отец Портинари поставил перед каждым из нас по тарелке с холодным мясом и кувшин с молоком. Густаву же, когда его отец отвернулся, удалось откуда-то выудить немного спиртного. Его мать и сестра развели огонь, и вскоре мы полностью пришли в себя и начали петь, к большому их раздражению. Завтрак был сытный, и грех было не спеть один-два куплета. Мы пели приличные песни, созвучные месту и времени. Затем завели разговор о появлении призрака Минервы.
– Все, что нам вдалбливали в головы в школе, такая же чушь, как герметические писания,- сказал я, и Портинари согласился со мной. Де Ламбант же думал, что в старых догмах есть какая-то истина.
– Нет, мой благочестивый друг, старые догмы мертвы, потому как уже канули в небытие цивилизации, создавшей их. Эллинский мир ушел за горизонт десять тысяч лет тому назад. Вспомни историю!
– Ну и что? Минерва существовала до этого и будет долго жить после. Некоторые вещи извечны, как и твои прыщи.