Малайсийский гобелен
Шрифт:
– Теперь нам не помешали бы четыре стакана мастера Бледлора,- сказал я с сожалением, опуская бутылки на импровизированный стол.- Пища для королей или, по крайней мере, для принца Мендикулы. Назовем ее легкой закуской, если не обильным обедом. Но она заставляет меня считать жизнь восхитительной.
Я запустил пальцы в рис.
Мы лежали друг напротив друга и поглощали желанную пищу. Внизу появился охотник. Он осторожно крался между небольших дубков. Разок мелькнуло желтое пятно - видимо, кольчужник, которого он выслеживал, но все было тихо, и мы предположили, что жертва
– Это и есть упадничество,- сказал де Ламбант, поднимая бутылку и возвращаясь к предыдущей теме нашего разговора.- Незаслуженный пир. Я чувствую в себе моральное разложение. Лесной незаслуженный праздник. Нам не хватает только музыки. У тебя не мелькнула мысль, де Чироло, стащить у лотошника флейту?
– Я еще не так испорчен.
– Или не так предусмотрителен?
– Я уже сыт твоими подковырками. Следующей заговорила Бедалар. Голос ее был мечтательным:
– Кто-то рассказывал мне, что Сатана решил замкнуть наш мир, и что маги согласились на это. Ничего страшного не произойдет, просто обыденное течение жизни будет все больше замедляться, пока не замрет полностью.
– Остановится, как часы,- подсказала Армида.
– Скорее, это будет похоже на гобелен,- ответила Бедалар.- Я имею в виду, что в один прекрасный день, вроде сегодняшнего, все замрет и больше никогда уже не будет двигаться, и наш мир и мы все застынем на веки вечные и будем похожи на вывешенный в воздухе гобелен.
– Пока его не сожрет небесная моль,- хихикнул де Ламбант.
– Это упадническая идея,- сказал я.- Сама мысль о конце всего упадническая.
Однако я был глубоко задет видением Бедалар. Превратиться в гобелен!.. Видимо, с целью просвещения богов - они тогда смогут изучать нас не вмешиваясь.
Глядя с высоты на город, золотой в полуденном солнце, я ощутил какую-то неподвижность в воздухе. Над районом Прилипит медленно таяли в высоте клубы дыма, белые и округлые,- признак очередной бомбардировки Малайсии. Но ни один звук не доносился до нашего небесного приюта, как будто мы, закусывая, действительно созерцали гобелен, распростертый перед нами для нашего удовольствия.
– Мир не может быть упадническим. Декадентство - это человеческое свойство. Оно ведь означает физическое или моральное разложение,- сказала Армида.
– Я не совсем уверен в том, что оно означает, но мы никогда не прекратим спорить об этом, моя любовь. Мы назвали этот век декадентским. Ты не согласилась. Однако ты допускаешь, что существует физическое и моральное разложение, не так ли? Возьмем наших друзей - принцессу Патрицию и генерала Геральда. Они жили в героическом веке воинских подвигов. И ее поведение мы называем декадентским - и дело не в неверности, случающейся довольно часто, а в ее нераскаянности после содеянного, превращением своего поступка в добродетель, в обмане, который она считает правдой.
– Ты неверно ее представляешь, Периан. Патриция не притворяется. Она обманута генералом, так же, как и Мендикулой. Именно Геральд играет роль обманщика, он обманывает даже Джемиму, которой он открыто признается в любви.
– Ну, тогда ее поведение декадентское.
– Согласимся лучше с прекрасным вкусом рыбы,- проговорила Бедалар.- Я слегка устала от этой вашей пьесы.
– Полностью согласен по поводу рыбы и пьесы,- сказал де Ламбант, стряхивая с рукава рис.- Давайте согласимся на том, что это комфортабельный век, хорошо? Нет важных вопросов, требующих ответа, нет холодных ветров, дующих с туманного религиозного севера, и не слишком много обезглавленных трупов в сточных канавах. Я родился для этого века, а он создан для меня.
– Остроумно, но не совсем верно,- сказала Армида.- Об этом мы как раз говорили с Бедалар перед тем, как остановились посмотреть кукольное представление.
– История - это непрерывная война, даже если никого не убивают. И идет она если не между народами, то между домовладельцами, классами, между возрастными группами и, о боже, Гай, между полами, между одной стороной человеческого характера и другой. Можно сказать, что войны это неотъемлемая часть нашей жизни. Что касается того, что нет больше вопросов, которые жаждут ответа, то позвольте не согласиться. Даже куклы в театре на ярмарке поднимали вопросы, на которые я не находила в себе ответа.
– Например, почему и как Пит Пиболд так скверно играет,- засмеялся де Ламбант.
– Например, почему я была тронута мишурными куклами Пита. Они не имитировали и не пародировали людей в действительности. Просто деревянные болваны, призванные развлечь нас. И все же я была взволнована. Сначала я радовалась за Банкира, затем за Грабителя. Что-то магическое было в этом. Это был артистизм кукловода? Или мой собственный? Плод моего воображения, возникший помимо моей воли? А может, в меня вселился дух Грабителя или Банкира? Почему герои пьесы или книги заставляют меня плакать? Я ведь не ощущаю ни их плоти, ни крови. Передо мной только печатные знаки.
– Перестань, достаточно,- громко сказал де Ламбант.- Я говорил глупости. Ты рассуждаешь здраво.- Он опустился перед Армидой, положив ей на колени свои руки.
Она улыбнулась его шутовству, положила руку, думаю, с презрением на его голову и продолжила свою уничтожительную речь по поводу последнего его замечания.
– Что касается твоей абсурдной идеи насчет леденящего ветра религии, то разве не обдувает нас ураган разных идей и вер? Что такое наша беседа, как не высказывание веры и недоверия, не так ли?
– Но это была всего лишь милая шутка, госпожа моя, только шутка! Пощади, молю тебя!
– Каждая шутка скрывает долю правды. Так учил меня мой отец.
Бедалар взяла меня за руку и сказала:
– Хотя мы обучались в одной и той же академии, Армида намного умнее меня. Мне кажется, что у меня вообще нет никаких идей в голове.
– Мне понравились твои рассуждения о гобеленах. Не сомневаюсь, что в твоей прелестной головке еще есть много интересного.
– О, но о гобеленах я услышала от кого-то другого. Вдалеке послышались приятные звуки музыки. Они стекали по склонам, как запах травы. Мы все повернулись. Только де Ламбант был занят примирением с Армидой.