Малайсийский гобелен
Шрифт:
Необычным сегодня было лишь то, что был первый четверг месяца, с незапамятных времен - день заседаний Высшего Совета Малайсии. Меня не интересовали дела этих седоголовых, но старики проявляли интерес. Я слышал, как они о чем-то судачили в связи с заседанием Совета.
Епископ Гондейл IX публично благословлял Совет, но содержание проходящих дискуссий хранилось в тайне. Решения никогда не объявлялись - их можно было лишь угадать, узнав, кто на этот раз исчез в необъятных темницах дворца Феттер, чтобы быть там повешенным, либо наблюдая за публичной казнью через отсечение головы возле собора на площади св. Марко среди бронзовых статуй слюнтяя Деспорта. А
Во рту у себя я обнаружил волосок. Когда я пытался вытащить его, то увидел, что он золотистый и вьющийся. В конце концов Высший Совет мог утопить в канале всех своих граждан, лишь бы мне удавалось временами приблизиться к Ла Сингле, чтобы попастись на ее прелестных бугорках.
Торговцы за прилавками были сдержанны и молчаливы, прекрасно зная о сети доносчиков, которая помогала сохранять мир в Малайсии. Но самые болтливые все же рассказали мне, что Совет, возможно, будет обсуждать ситуацию с водородным шаром Гойтолы, чтобы принять решение относительно судьбы данного изобретения. Никто не понимал принцип действия этой новой машины, но магическое свойство фразы "Водородный шар Гойтолы" придавало изобретению определенную подъемную силу, по крайней мере, в тавернах. В действительности же пока никто ничего не знал, именно Совет должен был вынести окончательный вердикт по этому вопросу.
Один из торговцев, высокий мужчина с голубым зобом и таким же невинным взглядом, как у его мертвого гуся в корзине, сказал:
– Я считаю, что следует разрешить запуск шара. В этом случае мы станем равными летающим людям, не так ли?
– Все самое интересное происходит на земле,- возразил я,- герои, мужья, еретики оставляют воздух солнцу и духу.
Я ничего не знал о Гойтоле. Малайсийские дети уже очень давно забавлялись тем, что наполняли маленькие шарики горячим воздухом и запускали их в небо. Когда я был ребенком, отец выдвинул идею связать одним канатом флотилию таких шариков и поднять на них целую армию. Подобная операция шокировала бы Отоманские орды. Отец даже опубликовал статью, посвященную вопросу транспортировки войск по воздуху. Правда, через несколько дней его посетил капитан из службы безопасности, после чего отец к проблеме воздушных шариков не возвращался.
С нас было довольно летающих людей, которые отличались от остального населения лишь наличием крыльев. Летавшие тоже вступали в браки, умирали от чумы и даже говорили на нашем языке.
Когда я прогуливался по площади, тройка крылатых парила в небе, собираясь устроиться на вершине собора св. Марко, традиционном гнездовье этих традиционных для Малайсии стражей неба.
Часть торговцев приветствовала меня. Невзыскательные зрители, помнившие мои редкие выступления в спектаклях. Достигнув высочайшего уровня искусства, я, к своему непреодолимому стыду, обнаружил, что у меня нет возможности демонстрировать свое мастерство истинным ценителям.
Я был расстроен. В этот момент меня окликнул стоявший неподалеку мужчина.
– Что случилось, мастер де Чироло? Ты похож на человека, несущего на плечах все заботы старого мира.
Это был Пегий Пит - актер кукольного театра. Пегим его прозвали потому, что на седой голове Пита пучками торчали черные волосы. Большой, разрисованный полосами ящик с занавесом из красного бархата стоял тут же.
– Мне не о ком заботиться в этом мире. Пит. Я лишь репетировал роль из одного драматического спектакля. А как мир относится к тебе?
Мне не следовало его спрашивать. Он широко развел руки, демонстрируя отчаяние, и поднял пегие брови, обвиняя небо.
– Ты видишь, до чего я дошел - выступать на улицах перед уличными мальчишками. И это я, которого когда-то приглашали в самые знатные дома страны! Мои танцующие фигурки всегда пользовались большим спросом. И особенно мой маленький турок, который ходил по канату и отрубал голову принцессе. Это нравилось знатным дамам. Все фигурки были вырезаны из розового дерева, их глаза и губы двигались. У меня был самый лучший театр кукол в стране.
– Я помню твоего турка. Что же изменилось?
– Мода, вкусы. Изменения, которым не может помешать и Высший Совет, так же как нельзя помешать уходящей ночи и наступающему дню. Лишь год назад у меня служил человек, который носил этот ящик, и он был хорошим работником. Сейчас же я сам вынужден повсюду таскать ящик.
– Раньше все было лучше.
– Мы прекрасно зарабатывали на званых вечерах. Увы, это почти в прошлом. Несколько раз я имел честь выступать во дворце Ренардо перед молодым герцогом и иностранными паломниками в Голубом Зале Епископского Дворца. Все очень пристойно, без сцен насилия, впрочем посланники так бурно аплодировали, что настояли на повторной демонстрации казни. Мне заплатили десятью различными валютами. В последнее время спрос резко упал, я собираюсь в дорогу, в те края, где кукольное искусство пока ценят.
– В Византию?
– Нет. Византия сейчас - это пыльная груда хлама. Я слышал, улицы Византии покрыты костями старых кукольников, ну и, конечно, стоящая у ворот армия Отоманской империи. Я отправляюсь в Тускади, или дальнюю Игару, где, говорят, полно золота, энтузиазма и ценят хороший стиль. Почему бы тебе не пойти со мной? Игара - идеальное место для безработных актеров.
– Я слишком занят, Пит. Возвращаюсь от Кемперера. Ты знаешь, как он заставляет актеров потеть, и нужно спешить к мастеру Бентсону - он хочет со мной посоветоваться.
Пегий Пит опустил на несколько сантиметров одну бровь, понизил примерно на столько же свой голос и сказал:
– Если бы я был на твоем месте, я бы держался подальше от Отто Бентсона, ибо он - смутьян, как тебе, возможно, известно. Я не мог удержаться от смеха при виде его лица.
– Клянусь, я невиновен.
– Никто из нас не может быть невиновным, если кто-то думает, что мы виновны. Бедняки должны быть благодарны за то, что они получают от богатых, а не оскорблять их или замышлять их разорение.
– Ты говоришь, что Бентсон...
– Разве я что-то сказал?
– Посмотрев вокруг, он снова повысил голос, очевидно, в надежде, что весь гудящий рынок услышит его.
– Я говорю, что мы, бедняки, очень многим обязаны богатым людям государства. Они могут обойтись без нас, а мы без них - вряд ли, не так ли?
Поднятая тема лишала спокойствия и Пита, и всех стоящих вокруг. Я двинулся дальше. Может, все-таки нанести визит Бентсону? Шагая вниз по боковому переулку, по направлению к улице Выставок, я вспомнил, как очень давно Пегий Пит выступал в доме отца на нашем семейном празднике. Тогда еще была жива моя мать, а мы с сестрой были маленькими детьми.