Малайсийский гобелен
Шрифт:
– Тебе нравится? В молодости я совершил путешествие за границу северных гор в ледяные земли. Это выглядело именно так. Совершенно другой мир.
– Хорошая работа.
– Тебе знаком принцип изготовления этих картин-слайдов? Я показал на штабель стекла и длинный стол, за которым, используя различные краски, кисточками работали помощники.
– За исключением твоего гения. Мастер, других загадок в производстве этих картинок для меня нет. Он покачал головой, не соглашаясь.
– Тебе кажется, ты наблюдаешь процесс изготовления, но ты не знаком с системой, позволяющей создать данный процесс. Возьмем, к примеру, нашу
– Да. Я, как и ты, имею все основания называться художником, хотя работаю не со светом, а с движением.
– Свет - это все.
Он повел меня через тесный коридор, в котором по обоим сторонам стояли огромные листы жести, в другую мастерскую, где среди вони и дыма мужчины в фартуках создавали волшебные фонари. Все это было частью предприятия Гойтолы. Некоторые фонари были дешевы и непрочны, другие являлись шедеврами искусства: с рифлеными дымоходами и панелями из красного Дерева в бронзе.
В конце концов мы вернулись в цех художников и стали наблюдать за работой пятнадцатилетней девушки, переносящей пейзаж с гравюры на стекло.
– Пейзаж переносится на слайд,- объявил Бентсон,- возможно, красиво, но не точно. Как можно четко перенес I и изображение на стекло? Недавно я придумал эффективный способ.- Он понизил голос, чтобы девушка, ни разу не поднявшая головы от рабочего стола, не могла расслышать его слов.- В новом методе используется заноскоп.
– Это революция в производстве и искусстве,- впервые с момента нашего знакомства заметил Бонихатч.
Схватив мою руку, Бентсон потащил меня в другую комнату, в которой окна были завешены тяжелыми шторами. У стены стояло нечто вроде музыкального пюпитра с горящей лампой на нем. Рядом стоял шар с водой. В центре комнаты находилось сооружение, очень напоминавшее громоздкое турецкое орудие. Оно почти целиком было сделано из красного дерева и по периметру охвачено прекрасной бронзовой цепью. Его ствол состоял из пяти кубических секций, уменьшающихся по направлению к жерлу. Сооружение стояло на прочном основании с четырьмя бронзовыми колесами.
– Это пушка?
– поинтересовался я.
– Она может сделать пролом в стене самодовольства, окружающей каждого человека, однако это просто мой заноскоп, названный так в честь немецкого монаха, который открыл принципы его действия.
Бентсон похлопал по дулу:
– В стволе установлена линза для собирания лучей света. В этом весь секрет. Специальная линза большого размера. Таких линз малайсийские стеклодувы не производят. Сегодня утром она была доставлена на корабле и только что установлена. Когда Глас Народа подозвал тебя, я как раз держал ящик с линзой под мышкой.
Теперь Бентсон похлопал по заряжающей части.
– Там установлено зеркало. Это тоже секрет. А сейчас я покажу, как установка работает.
Взяв с полки картинку с пейзажем, он установил ее на пюпитр,
Я как будто сидел за партой. Плоская поверхность парты была из стекла. А на стекле чудесно воспроизводился пейзаж во всей своей первозданной красоте.
– Это прекрасно, Мастер. Вы можете устраивать здесь великолепные представления с волшебным фонарем.
– Это инструмент, а не игрушка. Мы устанавливаем слайдовое стекло на видоискатель и регулируем ствол, что изменяет фокусное расстояние до тех пор, пока мы не получим точный размер картины, необходимой для слайда, независимо от размеров исходной гравюры. Затем мы можем с большой точностью нанести краску на изображение. Я захлопал в ладоши.
– Вы больше, чем художник! Вы актер, как и я. Вы берете бледные тени реальной жизни, усиливаете их, добавляете яркие цвета к восторгу зрителей... Но зачем вам нужен я? Я не могу работать кистью художника.
Он смотрел на меня презрительно, выпятив нижнюю губу.
– Люди бывают двух типов. Либо они слишком умны и им нельзя доверять, либо слишком глупы, что подразумевает то же. Я не могу понять, к какой группе отнести тебя.
– Мне можно доверять. Все доверяют Периану де Чироло, спросите Кемперера, когда-то вы работали у него, он знает меня досконально. Его жена также может сказать обо мне только хорошее.
Небрежным жестом Бентсон остановил мои словоизлияния и уставился в пустоту, застыв в позе, которую я использовал, играя роль слепого Кедгори.
– Ну, хорошо, мне нужен молодой человек с хорошей выправкой, этого нельзя отрицать... Чем больше стареешь, тем труднее даются некоторые вещи.
Наконец он обернулся ко мне.
– Я решил довериться тебе, молодой человек, но предупреждаю, то, что я скажу, не должно обсуждаться ни с кем, ни с самым закадычным другом, ни с самой любимой девушкой. Пойдем в выставочную галерею. Я объясню тебе принцип моего изобретения и намерения...
Бентсон поднял шторы, загасил лампу и повел меня обратно в мастерскую. Мы поднялись по ступенькам, прошли через дверь и оказались в другом мире, где не было беспорядка. Мы вошли в галерею, стены которой были уставлены тысячами стеклянных слайдов на специальных подставках. Слайды сдавались напрокат по разным ценам в зависимости от качества и событий, показанных на них. Длинные ряды из 20 или 30 слайдов изображали героические истории прошлого, катастрофы, красочные сцены из жизни бандитов. Последние пользовались наибольшей популярностью. Хорошо одетые люди прогуливались по галерее, рассматривая картины. Бентсон понизил голос.
– Несмотря на то, что это место воняет аристократией, в нем хранится часть культурного наследия Малайсии, так же, как в государственном музее графа Ренардо. Эндрюс Гойтола эксплуатирует дешевый труд - этого нельзя отрицать. Он классовый враг, если такие вообще имеются, тем не менее он не просто торговец, но и художник, человек, обладающий даром предвидения. Однако, вернемся к моему изобретению.
В Бентсоне была загадочность, не соответствующая моей открытой натуре. Он подтолкнул меня в угол, сказав, что собирается прочесть мне лекцию о вещах, которых обыватели не разумеют.