Мальчик для бритья
Шрифт:
– А вода?
– Блин! Туплю сегодня.
Вниз улетела бутылка. Скорее всего, Ивашкин с ней справился даже одной рукой. Глотков сделал всего два или три.
– Морская?
– Ну, извини. Другой нет. У нас, в Бесконечности, суша занимает девять десятых поверхности.
– Я просто спросил. Ничего такого не имел в виду.
– Проехали.
Ивашкин снова пытался пить, кряхтел и отплёвывался.
– Ты спрашивай меня сегодня, - подбодрил его Михеев.
– Отвечу на любой вопрос. В пределах компетенции, разумеется.
–
– Общественный строй у вас тут какой? Анархия, типа, или коммунизм?
– Молодец! Быка за рога берёшь. Мы — республика свободных карабинеров. Высший орган власти — Совет Ста Судей. Назначаются один раз и пожизненно.
– Кем? Если не секрет.
– Главным.
– Справедливо.
Михеев улыбнулся.
– Поддакиваешь. Тактика верная, но ты не ссы — к критике мы относимся нормально. Никого не расстреливаем. Игнорируем просто, вот и всё.
– И то хорошо.
– Что-нибудь ещё?
– Пожалуй. Присягу давать нужно?
– Другими словами, есть ли отсюда выход? Глупый вопрос. Выход всегда есть. Ты заявление напиши, а я передам наверх.
– Ага. Говном на стенах.
– Ну, хотя бы так.
Ивашкин вёл себя странно. Совсем не так, как ожидал Михеев. Как нужно было, он и сам не знал, но что не так — это же очевидно. И не закончили они ничуть. Бесконечность бесконечно интересна. Карабинеры эти — не просто стрелки, но ещё и поэты. Перед тем, как убить добычу, они читают над ней эпитафию. Импровизированно. Издательства гоняются за стихами и предлагают огромные деньги. Хотя, кому они нужны, деньги эти? Карабинер возьмёт всё сам и бесплатно. Деньги — пережиток. Атавизм. Труха. Есть только свобода и воля. И неукротимая фантазия.
Выбравшись за пределы Бесконечности, Михеев, не заторопился обратно в казарму досыпать отведённые ему часы. Он погулял по территории части, рискуя быть пойманным. Но оно того стоило. Нарисованный мир стелился перед ним чарующим снегопадом. Судьи в седых париках, ликующие толпы... Эшафот... Да, непременно эшафот. Палач в зелёном балахоне и колпаке с бубенчиками. Смерть — это шоу.
Министр внутренних дел — близкий знакомый Михеева. Смешно, да? Дел никаких нет, а министерство — вот оно. Впрочем, почему «внутренних»? Просто «дел». Министерство дел. Если у тебя чешется, тебе туда. Смело толкай дубовую трёхметровую дверь. Кабинет министра — на втором этаже, прямо по коридору. Вход свободный.
Здравоохранение... К чёрту его! Мы сами охраняем своё тело от посягательств бактерий и вражеских стрел. К ебеням собачьим!
А оборона? Это тонкий вопрос. По сути ведь Бесконечность — это одна большая армия и постоянная война. В масштабах Вселенной. Без званий только и полевой кухни. Без танков. Их давно отправили на свалку. Ржаветь. Карабин — оружейный царь. Бог победы, святой грааль. И плюётся он не пулями. Пули — общепризнанные дуры. Самонаводящаяся судьба вылетает из ствола карабина и рыщет, рыщет...
Комары в Бесконечности...
Михеев хлопнул ладонью по щеке и остановился. На горизонте собралось светать. Он успеет притвориться спящим, если поспешит.
– Рядовой Михеев!
– Я!
– Два шага из строя!
Толстый чужой майор, пристально глядящий на него сквозь затемнённые стёкла очков. Минус или плюс? Или ему солнце наше мешает?
Они идут в штаб, где специально приготовлен отдельный кабинет, пачка бумаги, бешено вращающийся вентилятор. Чаёк будет позже. И бутерброды. Правда, только для белых. Закурить никто не предлагает — времена не те.
– Когда и при каких обстоятельствах вы виделись с сержантом Ивашкиным в последний раз?
– Позавчера ночью. Он разбудил меня и позвал с собой в уборную.
– В каком часу?
– Примерно в три.
– Как он объяснил свой поступок?
– Сначала никак, а потом, когда мы пришли на место, он сказал, что хочет сбежать.
– Подробнее.
– Я точные слова не запомнил. Спать хотелось. Но что-то вроде того, что откажется стрелять по живым людям, если прикажут. Мол, всё равно под трибунал.
– Куда побежит, говорил?
– Говорил, что домой... Ну, то есть в свой город. У друзей прятаться собирался.
Прокурор записал последнюю фразу и остановился.
– Вы в каких были отношениях с сержантом Ивашкиным?
– Не понял вопроса, товарищ майор.
– С удовольствием намекну. Вы педики?
– Никак нет.
– Тогда почему он именно вас среди ночи вызвал на исповедь?
– Не могу знать.
– Пиздюлей от него регулярно получали?
– Никак нет.
– Плохо, рядовой. Подпишите.
Прокурор ловко развернул листок бумаги на столе: придавил одним пальцем, а вторым крутанул.
– Здесь?
– Да где угодно. Свободны пока, но я не прощаюсь. Пределы воинской части не покидать.
Шутил он так, наверное.
Неприятности продолжились ближе к ночи. «Деды» обступили Михеева в казарме.
– Что это за гонево?
– начал один из них.
– Ты зачем Иваху сдал?
– Я не сдавал. Он сам...
Удар в ухо. Потом в живот.
– Я не сдавал.
– Саечку за испуг.
Небрежный пинок ботинком в лицо. Брызги крови из носу. Гимнастерку придётся стирать, а времени в обрез. Жаль, ему «духи» пока не положены.
– Ты прокурору будешь это дерьмо рассказывать.
Михеев решил молчать. Побьют, устанут, отвяжутся. Так и случилось — пяти минут им хватило. Слабый дед пошёл. Не выносливый. Справедливости ради, они и сами, поди, не знали, чего добиваются, каких именно улик и признаний. Пообещали до всего докопаться. Ага. Лопату вам в руки.