Мальчик для бритья
Шрифт:
Михеев умыл разбитое лицо холодной водой, глядя в крохотное, искалеченное службой зеркало. Ничего. Бывало и хуже. И осторожничать он из-за дедовских наездов не собирается. Ивашкин ждёт ужина и чего-нибудь жидкого. Кстати, что у нас в меню? Сайра отменяется. Кончилась. Сегодня перловка по-полевому. Не варёная. Кто её варить будет? В каком котле? Пакетик — килограмм веса примерно. Сиди и жуй. Куда тебе торопиться?
Ивашкин выпил воды. Похвалил. К перловке отнёсся философски и отложил на потом. Разговор
– Как рука?
– Получше.
– Ты старайся её поменьше шевелить, а то срастётся неправильно.
– Ладно. А у тебя всё цело?
Михееву вдруг захотелось пожаловаться на синяки и ссадины, но в последний момент пришла идея получше.
– Вроде бы. Только хуй колом стоит целыми днями.
– Ага, - участливо отнёсся к новости Ивашкин.
– У меня тоже такое бывает. Говорят, это нормально. Одна резвая вдова — и симптомы исчезают.
– Не, это другое. Как в Бесконечность ходить стал, так и зацепило. А с бабами у меня — всё наоборот. Разденешь её, положишь перед собой — тут и сказочки конец. Боюсь я его.
– Кого?
– Мохнодырчатого разверзия. Лот номер двадцать пять: барельеф «пастушка, стоящая раком». Чёрный мрамор, отвёртка.
Михеев произнёс эту сумятицу на одном дыхании, израсходовав кислород полностью.
– Тебя кто-нибудь ждёт?
– спросил Ивашкин.
– Не. Я специально с ней поссорился, чтоб не ждала.
– Не хотел неожиданностей?
– Так спокойнее.
– Да уж, - Ивашкин хмыкнул.
– А меня ждёт.
– Как зовут?
– Наташа.
– Красивая?
– Ну, а какой смысл страшную любить?
– Не знаю. Страшные, говорят, самые верные и заботливые. И готовить умеют.
– А жить со страшной как?
– В темноте.
Михеев заржал в полный голос и долго не мог успокоиться.
– Жаль, ты не куришь, - проговорил он, когда устал.
– Почему?
– Я бы тебе сигарет принёс.
– Может, лучше одеяло? Или матрац?
– Ишь ты!
– Холодно.
– Ладно. Спрошу, но не обещаю.
– А, кстати, у вам там кто постельными принадлежностями заведует?
– Ну так, постельничий и заведует.
– Знакомый твой?
– Ближайший кореш. Каждую пятницу вместе амброзию пьём.
– Завидую тебе. А банные дни бывают?
– Да. Раз в десятилетие. Но это нормально, карабинеры не воняют.
Родители Михеева ссорились не часто и не громко, за исключением того последнего случая, когда пришла повестка.
– Ты собираешься что-либо предпринимать или нет?
– раздражённо спросила мать.
– А что такое?
– Отец пил на кухне пиво и пребывал в благодушном расположении духа.
– Неужели у тебя не найдётся знакомых в этом паршивом военкомате? Для родного сына уж мог бы задницу от дивана оторвать.
– Уймись, старая. Пусть сходит оболтус на службу. Для своей же пользы.
– Интересно, какой? Сортиры генералам строить?
Отец напрягся, как это бывало в их спорах, если супруга молола откровенную чушь.
– Бабьи сказки.
– Ага. Только я от тебя их и наслушалась. Память водкой отшибло?
– Вот. Я ещё и алкоголик.
Он залпом допил стакан и демонстративно наполнил его снова.
– Я в совке служил. При коммунистах.
– В чём разница-то?
– Во-первых, два года, а не один, как сейчас. Во-вторых, у наших генералов таджиков своих не было. Интернационализм. И вообще, о чём мы говорим? Вопрос решённый. Баста!
Лицо матери налилось злобным пурпуром.
– Для тебя решённый, а я ещё посмотрю. Сама найду нужных людей.
– Ты лучше титьку! Титьку ему дай!
– разошёлся отец.
К вечеру дело обернулось водкой. Крепкое зелье принесло неожиданный результат — произошла мерзкая драка между родителями, которую Михеев безуспешно пытался разнять. Ему досталось тоже, и военкомат в итоге остался доволен.
Друзья, соскочившие с армии, дразнили его королём лохов. Он отшучивался, плёл про то, что поступил в школу жизни, и бухал напоследок по-взрослому, чтобы самому верилось.
Комбат умел толкать речи — Гораций рядом не лежал. По любому поводу. Приезд очередного начальства ли, ядерная война, сенокос, стрельбы — он всегда находил парочку сочных выражений. И обсасывал их, как младенец запрещённый леденец.
Ивашкину досталось от комбата в виде «говнодолбанного педрилы, отказавшегося от государственного халявного содержания». Мало того, что он свинтил, так даже и этой простой вещи не смог сделать втихую. Газеты, блин, пестрят заголовками: «мудила с автоматом на большой дороге».
Автомат-то ту причём? Повесили на дезертира недостачу?
Командующий округом вот-вот нагрянет, комитет матерей, мать их!
– А вы, порождения похотливых залуп, так и запишите к себе в блокноты: с этого дня дристать — только по команде. Усиленный наряд, никаких увольнительных. Кто там намылился домой в ноябре, будет дрочить до нового года. Дембель отменяется. На гауптвахте начинаем ремонт: краску от стен отдерём, полы деревянные цементом зальём. И что ещё? Да! Чтобы воды там всегда по колено стояло!
Выражался он несколько вульгарно, зато образно и доходчиво.
Михеева не могло не насторожить обещание усилить дисциплину и режим, но он надеялся, что, по обыкновению, пламенной речью сердце и успокоится. Ну, разве что дня на два ретивости у солдат прибавится. Потом вялотекущая тягомотина службы засосёт в себя все процессы обратно. Потому что «нет на свете такой силы, которая бы могла вечно удерживать дерьмо в дырявом полиэтиленовом пакете, заткнутом пальцем» - КПСС*.
* Комбат. Полное собрание сочинений.