Мальчишки-ежики
Шрифт:
Ночной набат
Ночью Громачевых разбудил набат. Увидев, что в той стороне, где находилось озеро, полнеба окрасилось в розовый цвет, Анна испуганно вскрикнула:
— Мельница горит! Что ж там такое? Боже мой!
Торопливо одевшись, она выбежала на улицу.
Набат продолжал тревожно гудеть, созывая добровольцев пожарной команды. Мальчишки, слыша, как топочут пробегавшие мимо дома люди, не могли улежать в постели. Наскоро одевшись, они выскочили на улицу и побежали к мельнице.
По пути Громачевых обогнали грохочущие пожарные повозки, освещенные факелами. На передней, где был насос и сидели пожарники в касках, беспрестанно звонил колокол.
Мальчишки припустились за Пожарниками, но догнать мчавшихся во весь опор сытых коней конечно не смогли.
Когда Громачевы прибежали к пожарищу, дом Ян Яныча и мельница со всех сторон были охвачены пламенем. На безветрии сухие Доски и балки горели высоким, ярким костром. Трескучие струи воды, летевшие из брандспойтов, не могли загасить пламени. Ни к дому, ни к мельнице невозможно было подступиться: несло таким жаром, что в десяти саженях начинала тлеть одежда. Люди успели только растащить по бревнам хлев и деревянный сарай.
Около горящей мельницы собралось множество народа. Зеваки громко обсуждали случившееся. Один из них гадал:
— Видно, с горящей трубкой Ян Яныч уснул. Дом сухой. Вмиг все заняло.
— Чепуху мелете! — возражали другие. — Мельница бы сразу не занялась. Ведь до нее саженей двадцать. Тут поджог. Кто-то хотел насолить Ян Янычу. А может, ограбили. Бандитов полно по лесам. Вон сколько их днем привезли.
— Вранье все. Никто не поджигал, — вступали в спор более рассудительные. — Ни коня, ни брички в сарае пожарники не нашли. Сам, видно, поджег, чтобы никому не досталось, и удрал. Грехи какие-то пожаром заметает.
Первой рухнула драночная крыша мельницы. Вверх поднялся такой сноп искр, что они осыпали даже далеко стоящих зевак. Вскоре на части развалился и приземистый домишко. Пожарники почти ничего не сумели спасти.
Громачевы вернулись домой, когда на востоке занималась розоватая полоска зари. Анны в постели не было. И на пожаре мальчишки ее не видели.
— Куда она могла деться? — недоумевал Ромка. — Неужели с мельником убежала?
— Не болтай, быстрей ложись, пока не попало, вон она идет, — сказал Димка.
Ребята залезли под одеяло и притворились спящими.
Громачевы проснулись от стука в окно. За стеклом виднелась чумазая физиономия Гурко. Он ключом стучал в нижний уголок стекла.
Дима соскочил с постели и открыл окно.
— Эх вы, засони! — укорил Гурко. — Все проспите. Мы с пожара идем. Мельница дотла сгорела.
— Вы сами засони, — возразил Дима. — Мы ночью на пожар бегали и видели все с самого начала.
— К тюрьме пойдете? — спросил Гурко.
— А что там?
— Говорят, пойманных бандитов показывают.
— Сейчас оденемся.
Мачехина кровать была аккуратно застелена. Значит, она не спала всю ночь.
Плита оказалась холодной. И на кухонном столе не было никакой еды. Отрезав по куску хлеба, братишки густо посыпали их солью и вышли на улицу.
Гурко и Нико, оказывается, тоже не завтракали. Поделившись хлебом, мальчишки пересекли насыпь железной дороги и направились к реке.
У желтой тюремной стены для всеобщего обозрения были выставлены трупы трех бандитов. Рядом с ними лежали винтовки, обрезы, пистолеты, разнокалиберные патроны, гранаты, бомбы, пики и топоры. На бандитах висели таблички с их именами и кличками.
Больше всего народу толпилось около Серого, лежащего в английском френче и галифе цвета хаки.
— И ничего особенного в ём! — удивлялся какой-то деревенский парень. — Я бы такого в драке на одну руку взял!
— Чтой-то, когда Серый орудовал, тебя не видно было, — ехидно заметил дядька с жидкой бородкой. — Наверное, под печкой сидел, тараканов пугал?
— Я могу и тебя пугнуть, — ерепенился парень. — Ишь насмешник нашелся!
— Серый — это кличка, а не фамилия, — стал вслух объяснять высокой женщине, человек в пенсне. — Он из офицеров. Говорят, у Булак-Балаховича служил, связь с заграницей имел… Не простой бандит.
— Жаль, не всех перестреляли, — сказал жестянщик, несший ножницы для резания жести и свинцовый молоток. — Живые опять шкодить будут, нового атамана выберут.
— Навряд ли, — возразил ему железнодорожник. — Добровольцы пойдут их вылавливать, да и на допросах кой-кого выдадут.
— А что они все какие-то скорченные? — спросил Димка.
— Скорчишься, если тебе в кость или в пузо пуля угодит, — заметил, видимо, бывший солдат с пустым рукавом, заправленным за ремень.
Среди толпившихся Ромка вдруг увидел мачеху и рядом с ней — Фоничевых. Матреша, надвинув на глаза ситцевый платок, повязанный по-деревенски, разглядывала бандитов с боязливой настороженностью, точно они могли подняться и наброситься на нее. Зато Трофим дал себе волю.
— Будь проклят, рожа бандитская! — ругал он Серого. — Трудового коня схарчил.
— Ваш битюг живой, — сказал Ромка. — Я его вчера видел.
— Врешь, — не поверил бородач. — Откеда моего коня знаешь?
— Трошенька, что ж ты Рому не признаешь? Он же нашинский сосед, — упрекнула Матреша мужа. — Громачевский сынок.
— Да разве всех мальчишек упомнишь, — отмахнулся Трофим и стал выпытывать: — Так где ж ты коня видел? Кто на ем ехал?
Ромка рассказал, как вышагивал битюг, везя на высокой телеге покрытого знаменем Живнина.
— И телега, видно, моя, — обрадовался Трофим и тут же предложил: — Сходим с тобой в милицию. Свидетелем будешь. Да не зазря — на мороженое заработаешь.