Маленькая принцесса
Шрифт:
«Мне все кажется, — думала она, — что он страдает от нынешних забот. Деньги вернулись, болезнь пройдет, не должен бы он так мучиться! Что бы еще могло с ним быть?»
Если что-то и было — что-то такое, о чем не слыхали даже слуги — ей казалось, что мистер Монморанси об этом знает. Он часто бывал у больного, миссис Монморанси и дети тоже навещали его, хотя и реже. Видимо, он больше всех любил двух старших девочек, тех самых, которые так всполошились, когда их брат дал Саре шестипенсовик. Он вообще любил детей, и они любили
— Ему очень плохо, — говорила Дженет. — Мы его развлекаем, но развлекать надо как можно тише.
Дженет была старше всех, и остальные ее слушались. Именно она решала, когда удобно спрашивать его про Индию, и замечала, что он устал, так что надо потише уйти и позвать к нему Рам Дасса. Слугу они тоже любили. Он рассказал бы им сотни сказок, если бы хорошо говорил по-английски. Хозяину его, мистеру Кэррисфорду, Дженет поведала о том, как они встретились с Ненищей. Он заинтересовался, а еще больше — когда Рам Дасс сообщил ему про обезьянку и прекрасно описал нищету и убожество чердака — голый пол, холодный камин, жесткую, узкую кровать и облупленные стены.
— Кармайкл, — сказал он отцу Большого Семейства, — хотел бы я знать, сколько тут таких чердаков, и сколько несчастных служанок спит на таких кроватях, пока я пытаюсь уснуть на моих перинах, страдая из-за чужого богатства.
— Дорогой мой, — весело ответил Кармайкл, — чем раньше вы перестанете мучиться, тем лучше. Будь у вас сокровища всей Индии, вы бы не исправили несправедливостей мира, а если вы начнете обставлять все чердаки на этой площади, хватит других чердаков, на других площадях. Вот так-то!
Мистер Кэррисфорд глядел на дотлевающие угли.
— Как по-вашему, — не сразу спросил он, — может ли быть, чтобы та девочка… та, о ком я вечно думаю… дошла до такой жизни, как наша несчастная соседка?
Мистер Кармайкл озабоченно смотрел на него. Он знал, что и разуму его, и телу вреднее всего именно такие мысли.
— Если девочка у мадам Паскаль — та, кого мы ищем, — мягко ответил он, — ей сейчас хорошо. Ее удочерили хорошие, заботливые люди. Она дружила с их покойной дочерью. Других детей у них нет, и мадам Паскаль говорит, что у себя, в России, они знатны и богаты.
— Нет, что за женщина! — воскликнул больной. — Не знает их адреса!
Мистер Кармайкл пожал плечами.
— Что ж, практичная француженка! Рада, что сбыла сироту в хорошие руки. Таким, как она, безразлично, что будет с детьми, которые грозили стать обузой. А приемные родители не оставили никаких следов.
— Вы сказали «если». А вдруг девочка — не та? Фамилия не совсем такая…
— Мадам Паскаль произносила «Кэру», но ведь она — француженка… Все остальное сходится. Вдовый офицер из Индии отдал дочь в ее школу. Потом он разорился и умер. — Мистер Кармайкл задумался. — А вы уверены, что капитан отвез ее именно в Париж?
— Ах, что там!.. — горестно сказал Кэррисфорд. — Ни в чем я не уверен. Я никогда не видел ни девочки, ни ее матери. С Ральфом Кру мы дружили в школе и не встречались до Индии. Я увлекся этими приисками, он — тоже, мы оба чуть голову не потеряли от планов и надежд. Да мы ни о чем другом не разговаривали! Знал я одно: девочка где-то учится. Не помню даже, как я и это узнал.
Он явно волновался — его ослабевший мозг не мог справиться с воспоминаниями о былых бедах. Мистер Кармайкл тревожно смотрел на него. Надо было задать несколько вопросов, но поосторожней.
— Почему вы думали, — спросил он, — что школа в Париже?
— У нее мать француженка, — ответил мистер Кэррисфорд. — Вполне резонно отвезти ее во Францию.
— Да, — согласился мистер Кармайкл, — вполне резонно.
Мистер Кэррисфорд вдруг хлопнул по столу иссохшей рукой.
— Кармайкл, — сказал он, — я должен ее найти. Если она жива, где-нибудь она да есть. Если она одинока и бедна, это я виноват. Как же мне выздороветь с таким бременем на совести? Мы богаче, чем смели мечтать, а дочка Ральфа Кру, может быть, просит на улицах милостыню!
— Ну, ну! — сказал Кармайкл. — Успокойтесь, мой дорогой. Когда вы ее найдете, она станет очень богатой.
— Почему я так пал духом, когда все вроде бы рушилось? — горестно сетовал Кэррисфорд. — Наверное, я бы держался, если бы не отвечал и за его деньги. Бедный Ральф вложил в дело все до последнего гроша. Он верил мне… он меня любил. И умер, думая, что я разорил его — это я, тот самый Том, с которым он играл в Итоне! Каким же мерзавцем он считал меня!
— Не корите вы себя так жестоко… — сказал Кармайкл.
— Я не за то себя корю, что поверил в крах, — отвечал Кэррисфорд, — а за то, что я пал духом. Я бежал, как мошенник и вор, потому что не мог сказать лучшему другу, что разорил его самого и его дочь.
Добрый Кармайкл положил ему руку на плечо.
— Убежали вы, — сказал он, — потому что мозг не выдержал мучений. Вы же бредили! Иначе бы вы непременно остались. Припомните, через два дня после отъезда вы уже были в больнице, с нервной горячкой.
Кэррисфорд опустил голову на руки.
— Господи! — сказал он. — И то правда. Я неделями не спал. Я сходил с ума от страха. Когда я бежал из дому, мне казалось, что какие-то мерзкие чудища глумятся надо мной.
— Вот видите, — сказал Кармайкл. — Можно ли рассуждать здраво, если сходишь с ума?
— А когда я пришел в себя, — продолжал Кэррисфорд, — Кру уже умер, его похоронили. Видимо, я ничего не помнил. Я не помнил про девочку несколько месяцев. Даже потом все было как в тумане.
Он помолчал и потер лоб.
— Иногда мне кажется, что Кру говорил о какой-то школе. Не иначе, как говорил. А вы что думаете?