Маленький человек в туннеле

Станции метро предназначены для того, чтобы люди выходили из вагонов, и, когда никто не вышел из первого вагона на Атлантик-авеню, кондуктор Каллен из IRT [2] начал волноваться. На самом деле, никто не выходил из

Странно! Очень странно! Подобные проблемы заставляли хорошо воспитанных кондукторов снимать фуражки и почесывать головы. Кондуктор Каллен так и поступил. Не помогло, но он повторил процесс на Берген-стрит, где первый вагон снова не выпустил ни единого пассажира. На Гранд-Арми-плаза он добавил к почесыванию несколько крепких гаэльских слов, которые передавались от отца к сыну в течение нескольких сотен лет. Они ионизировали окружающую атмосферу, но ничем другим не исправляли ситуацию.

На Истерн-паркуэй Каллен решился на эксперимент. Он просто не стал открывать двери первого вагона. Наклонившись вперед, принялся внимательно наблюдать и стал свидетелем маленького чуда. Пассажир нью-йоркского метро не отличался скромностью, смиренностью или застенчивостью — если двери перед ним не открывали немедленно, он подгонял их серией пинков. На этот раз не было ни пинков, ни воплей, ни даже приглушенных криков. Каллен от удивления вылупил глаза.

Он начинал злиться. На Франклин-авеню, то есть в месте пересадки на экспресс, он распахнул двери и обругал толпу. Пассажиры разных полов и возрастов хлынули из вагонов, за исключением этого ужасного первого. В него вошли трое мужчин и очень молодая девушка, хотя Каллен отчетливо видел, что стены вагона уже начинали раздуваться от переполнения. Все остальное время, пока поезд шел до Флэтбуш-авеню, Каллен игнорировал первый вагон полностью, сосредоточившись на последней остановке, на которой все пассажиры должны были выйти. Все до единого! Поезд миновал Президент, Черч, Беверли-роуд, и Каллен вдруг понял, что считает остановки до подземного вокзала.

И пассажиры вроде бы неплохие. Читали газеты, смотрели в черную пустоту за окном, глазели на ноги сидевшей напротив девушки или ни на что не глазели, совсем как нормальные люди. Только выходить из вагона не хотели. Они даже не хотели переходить в другой вагон, в котором было много свободных мест. Представьте ньюйоркца, подавившего в себе стремление пройтись по вагонам, оставляя двери открытыми, чтобы возник сквозняк.

Наконец Флэтбуш-авеню! Каллен довольно потер руки, распахнул двери и заорал в своей привычной непонятной манере: «Конечная!» Повторил два или три раза, и несколько пассажиров в этом треклятом вагоне подняли на него глаза. В их взгляде он увидел укор. Они словно говорили: «Вы не слышали о программе мэра по борьбе с шумом?»

Последние пассажиры вышли из других вагонов, к поезду подходили новые. Некоторые, но немногие, бросали взгляды на переполненный вагон. Ньюйоркец расценивал все непонятное как рекламный трюк. Каллен, еще раз прибегнув к гаэльскому диалекту, метнулся по платформе к кабине машиниста. Он отчаянно нуждался в моральной поддержке. Машинист должен был выйти из кабины, чтобы подготовиться к следующей поездке, но не вышел. Каллен мог видеть сквозь стеклянную дверь, как он, опершись на ручки управления, тупо смотрел на знак тупика впереди.

— Гэс! — закричал Каллен. — Выходи! Тут такое...

В этот момент его язык замер, потому что в кабине сидел не Гэс, а какой-то крохотный старичок, который вежливо улыбнулся и приветственно помахал рукой.

Ирландская душа Патрика Каллена взбунтовалась. С жутким воплем он схватился за край двери и попытался ее открыть. Как и следовало ожидать, ничего не получилось. Глубоко вздохнув и доверив указанную ирландскую душу Богу, он рванулся к открытой двери и ворвался в массу обезумевших пассажиров первого вагона. Он смог углубиться футов на шесть, но потом застрял. За его спиной те, кого он сбил с ног, вставали с колен попутчиков, извинялись с истинно нью-йоркской вежливостью, заключавшейся в ворчании, бурчании и гримасе, и возвращались к чтению своих газет.

Потом, безнадежно застряв, он услышал звонок диспетчера. Поезду пришла пора отправиться в путь. Долг зовет! С нечеловеческим усилием он двинулся к двери, но она закрылась, и поезд начал движение. Каллен подумал, что впервые в жизни не сделал объявление, и бросил: «Проклятье!»

Когда поезд проехал пятьдесят футов, до Каллена дошло, что они едут не в ту сторону, но на этот раз он ничего не сказал. В конце концов, что он мог выразить, даже на чистом гаэльском. Как поезд умудряется ехать не в ту сторону на Флэтбуш-авеню? Там нет рельсов. Нет туннеля. Только предусмотрен тупик на тот случай, если эксцентричные машинисты захотят прорыть его поездом. Что за глупость! Даже воротилы с Уолл-стрит неспособны на это.

Но они ехали. В новом туннеле имелись станции, маленькие, рассчитанные на один вагон. Но их хватало, потому что ехал только один вагон. Остальные каким-то образом отцепились, вероятно, чтобы отправиться в путь по нормальному маршруту до Бронкс-парка. Станций на линии насчитывалось не больше дюжины, все со странными названиями. Каллен запомнил лишь несколько, потому что с трудом сохранял ясность мысли. Одна называлась Архангел-бульвар, другая — Серафим-роуд, третья — Херувим-плаза.

А потом поезд прибыл на чудовищную станцию, которая странно походила на пещеру, и остановился. Станция была огромной, глубиной футов триста и почти сферической. Рельсы без опор доходили до центра, платформа рядом с ними спокойно парила в воздухе. В вагоне остался один кондуктор, почти все пассажиры вышли из вагона на Осанна-сквер. Он, вцепившись в фаянсовую рукоятку, тупо смотрел на написанное губной помадой объявление. Дверь кабины машиниста открылась, из нее вышел старичок. Взглянув на Каллена, он отвернулся, потом резко обернулся.

— Эй! Ты кто такой?

Каллен медленно вращался, не выпуская рукоятки.

— Всего лишь кондуктор. Не обращайте на меня внимания. Все равно решил уволиться. Работа не нравится.

— Вот те на! Какая неожиданность. — Старичок, причмокивая, закрутил головой. — Я мистер Крамли, — пояснил он. — Ворую. В основном людей. Иногда вагоны метро, но они такие большие и неповоротливые, как вы думаете?

— Мистер, — простонал Каллен. — Я прекратил думать еще два часа назад. Все равно никакого толку. Кстати, кто ты такой?

— Я же сказал — мистер Крамли. Учусь быть богом.

— Не понял: кем вы учитесь быть?

— Богом, — повторил мистер Крамли. — Как Иегова. Смотри! Он показал на стену сквозь окно. В том месте, куда указывал его палец, вздымалась скала. Он пошевелил пальцем, и на стене появился гребень, напоминающий перевернутую строчную букву «h».

— Мой символ, — скромно заметил Крамли. — Таинственный, верно? Но это ерунда. Вот когда я все организую, тогда все увидят настоящие чудеса!

Каллен смотрел то на символ на стене, то на глупо улыбающегося мистера Крамли, пока у него не закружилась голова.