Малина

Бахман Ингеборг

(Покашливание. Заметная нервозность господина Мюльбауэра, которая действует мне на нервы.)

Что касается великого времени, великих времен, то мне кое-что пришло в голову, хотя мои слова не откроют вам ничего нового: история учит, но у нее нет учеников.

(Господин Мюльбауэр приветливо кивает.)

Когда же в самом деле начинается развитие человека, туг вы со мной согласитесь… Да, я собиралась изучать юриспруденцию, через три семестра это дело бросила, пять лет спустя начала снова и, проучившись один семестр, бросила опять, я не могла стать судьей или прокурором, но становиться адвокатом не хотела тоже, я просто не знала, кого или что я была бы в силах представлять или защищать. Всех и никого, все и ничего. Подумайте, господин Мюльхофер, извините, господин Мюльбауэр, что бы вы стали делать на моем месте, когда все мы живем по непонятому закону, когда не можем даже ясно представить себе весь ужас этого закона…

(Господин Мюльбауэр делает мне знак. Новая помеха — ему надо заменить пленку.)

… Ладно, если хотите, я буду выражаться яснее и сразу перейду к делу, я бы только хотела еще сказать: существуют известные предостережения, вы их знаете, ибо справедливость так гнетуще

близка, и сказанное вовсе не исключает, что справедливость — это не что иное, как потребность в недостижимом совершенстве, вот почему она все же столь гнетуща и столь близка, однако по этой причине мы называем ее несправедливостью. Кроме того, для меня всегда мучительно проходить по Музеумштрассе, мимо Дворца правосудия, или случайно оказаться поблизости от Парламента, где-нибудь на Райхсратштрассе, откуда этот Дворец невозможно не видеть, подумайте только о слове «дворец» в сочетании с правосудием — это сочетание настораживает, там поистине не может вершиться неправый суд, а уж правый — и того меньше! В развитии человека ничто не проходит бесследно, и этот ежедневный пожар во Дворце правосудия…

(Шепот господина Мюльбауэра: в 1927 году, 15 июля 1927 года!)

Ежедневный пожар в таком таинственном Дворце с его колоссальными статуями, с его колоссальными процессами и провозглашениями, которые люди называют приговорами! Это ежедневное горение…

(Господин Мюльбауэр выключает магнитофон и спрашивает, можно ли ему стереть последний кусок, он говорит «стереть» и тут же стирает.)

… Какие переживания повлияли?.. Что произвело на меня наиболее сильное впечатление? Однажды у меня возникло жуткое чувство от того, что я родилась аккурат на геосинклинали, я мало что в этом смыслю, но ведь геотропизм должен быть неизбежным и для человека, он же весьма способствует переориентации…

(Состояние оторопелости у господина Мюльбауэра. Он торопливо машет рукой.)

3-й вопрос:………………………………………………………?

Ответ: Что я насчет молодежи? Ничего, право, ничего, во всяком случае, до сих пор я совершенно об этом не думала, очень вас прошу, не судите меня строго за то, что большинство вопросов, которые вы мне задаете, вообще, многие вопросы, с которыми ко мне обращаются, я еще никогда перед собой не ставила. Нынешняя молодежь? Но ведь в таком случае я должна бы подумать и о нынешних стариках, и о людях, которые сегодня уже не молоды, но еще не стары, а ведь так трудно представить себе эти сферы жизни, эти специальные области, эти предметы — молодость и старость. Абстрактные понятия, знаете ли, должно быть не самая сильная моя сторона, мне тогда сразу видятся целые людские скопища, например, дети на детских площадках, признаюсь, скопище детей представляется мне чем-то особенно ужасным, и мне совершенно непонятно, как дети могут находиться среди такой массы детей. Дети, замешавшиеся среди взрослых, это еще куда ни шло, а в школе вы когда-нибудь бывали? Ни один ребенок, если только он не слабоумный или не безнадежно испорченный, — однако в большинстве они именно такие, — не захочет жить в толпе детей, испытывая те же трудности, что и другие дети, и разделять с ними что-либо, кроме некоторых детских болезней, скажем, свое развитие. Зрелище всякого большого скопления детей уже потому вселяет тревогу…

(Господин Мюльбауэр машет обеими руками. Машет явно неодобрительно.)

4-й вопрос:………………………………………………………?

Ответ: Мое любимое — что? Любимое занятие, верно, верно, вы так и сказали. Я не бываю занята, никогда. Любое занятие только отвлекло бы меня, я потеряла бы возможность какого бы то ни было обзора, созерцания, я совершенно не способна заниматься делами среди кипящей вокруг деловитости. Вы, конечно, тоже видите эту бредовую деловитость во всем мире и производимый ею адский шум. Я бы запретила всякие дела, если б могла, но я могу запретить их только себе самой, правда, сильных искушений у меня и не было, я не считаю это своей заслугой, подобные искушения мне совершенно непонятны, я не хочу изображать себя лучше, чем я есть, мне ведомы искушения, в которых я не осмелюсь признаться, ведь каждый человек подвержен тягчайшим искушениям, он поддается им, безнадежно пытается их побороть — нет, пожалуйста, только не в присутствии… Я предпочла бы этого не говорить. Мои любимые — как вы сказали? Ландшафты, животные, растения? Любимые книги, музыка, архитектурные стили, живопись? У меня нет любимых животных, любимых москитов, любимых жуков, любимых червей, при всем желании я не могу вам сказать, каких я предпочитаю птиц, рыб или хищных зверей, мне трудно дается даже более элементарный выбор между органическим и неорганическим миром.

(Господин Мюльбауэр одобрительно указывает мне на Фрэнсис, — она неслышно вошла в комнату, зевает, потягивается, а потом одним прыжком вскакивает на стол. Господину Мюльбауэру надо вставить новую пленку. Недолгая беседа с господином Мюльбауэром, который не знал, что я держу кошек, «вы могли бы так мило рассказать о ваших кошках, — с упреком говорит господин Мюльбауэр, — кошки придали бы разговору личный оттенок!» — Я смотрю на часы и нервно говорю: кошки — это же просто случайность, здесь, в городе, я их держать не смогу, о кошках не может быть и речи, во всяком случае, об этих кошках, а теперь в комнату входит еще и Троллоп, и в ярости я выгоняю обоих. Магнитофон работает.)

4-й вопрос:………………………………..? (Вторично.)

Ответ: Книги? Да, читаю я много, я всегда много читала. Нет, я не знаю, понимаем ли мы друг друга. Охотнее всего я читаю на полу или на кровати, почти все — лежа, нет, дело тут не столько в книгах, сколько в самом чтении, в том, что напечатано черным по белому, в буквах, слогах, строчках, в этих нечеловеческих, запечатленных и закрепленных знаках, в этих отверделостях, в этом застывшем выражении воображаемого, исходящего от людей. Поверьте мне, выражать что-то — значит воображать, выражение рождается из нашего самообмана. Играет роль и перелистывание книги, гонка со страницы на страницу, бегство, соучастие в безрассудном загустевшем излиянии, да еще подлость какого-нибудь enjambement [24] ,

страхование жизни одной-единственной фразой, и перестраховка фраз жизнью. Чтение — это порок, способный вытеснить все другие пороки или, заняв их место, временами активно помогать людям жить, это распутство, изнуряющая мания. Нет, наркотиков я не принимаю, я принимаю книги, конечно, некоторым я отдаю предпочтение, многие оставляют меня равнодушной, кое-какие я принимаю только утром, другие — только ночью, есть книги, с которыми я не расстаюсь, расхаживаю с ними по квартире, таскаю их из гостиной на кухню, читаю стоя в коридоре, я не пользуюсь закладками, не шевелю губами при чтении, читать я научилась рано и очень хорошо, метод обучения я уже не припомню, вам стоило бы как-нибудь им поинтересоваться, в начальных школах у нас в провинции этот метод, по-видимому, действовал безотказно, по крайней мере в ту пору, когда я там училась читать. Да, я тоже обратила внимание, правда позднее, что в других странах люди читать не умеют, во всяком случае, читать быстро, ведь важен и темп чтения, а не только сосредоточенность, ну послушайте, кто сможет без отвращения жевать какое-нибудь простое или сложное предложение, пережевывать его глазами или тем более ртом; предложение, которое состоит только из подлежащего и сказуемого, должно заглатываться мгновенно, предложение со многими придаточными как раз поэтому должно восприниматься в головокружительном темпе, посредством незаметного слалома глазных яблок, ведь иначе оно читателю не дастся, а предложение должно «даваться». Я не смогла бы «продираться» сквозь книгу, это бы уже граничило с занятием. Бывают люди, скажу я вам, такие люди, — в области чтения встречаются удивительнейшие сюрпризы… У меня, во всяком случае, есть слабость к неграмотным, я даже здесь знаю одного человека, который не читает, не желает читать. Это состояние невинности понятнее тому, кто подвержен пороку чтения, — надо либо не читать совсем, либо уметь читать по-настоящему…

24

Термин поэтики — перенос фразы в стихах с одной строки на другую.

(Господин Мюльбауэр ненароком стер запись. Извинения с его стороны. Мне придется повторить всего несколько фраз.)

Да, я много читаю, но потрясением, памятным событием становится единственный взгляд, брошенный на какую-то страницу, воспоминание о пяти словах на странице 27, внизу слева: «Nous allons `a l'Esprit» [25] . Слова на каком-то плакате, фамилии на дверных табличках, названия книг, которые лежат нераспроданными в витрине книжного магазина, объявления в иллюстрированном журнале, прочитанные в приемной зубного врача, надпись на памятнике, надгробии, бросившаяся мне в глаза: «Здесь покоится». Имя, попавшееся в телефонной книге: Евсевий. Сейчас я перейду к делу… В прошлом году, например, я прочла: «Он был одет под Меншикова», не знаю почему, но я вмиг совершенно уверилась в том, что, кто бы ни был этот человек, он, судя по этой фразе, одет и должен быть одет «под Меншикова», и для меня было важно это узнать, из моей жизни этого уже не выкинуть. Из этого что-то получится. А переходя к делу, хочу сказать, что, сиди мы с вами денно и нощно, я все равно не смогла бы перечислить книги, которые произвели на меня особенно сильное впечатление, объяснить, почему произвели, какой страницей и на какой срок. Что остается в памяти? — спросите вы — но речь же совсем не об этом! Только некоторые фразы, некоторые выражения все время оживают в сознании, спустя годы заявляют о себе: У славы белых крыльев нет. Avec ma main brul'ee, j''ecris sur la nature du feu [26] . In fuoco Pamor mi mise, in fuoco d'amor mi mise [27] . To The Onlie Begetter [28] …

25

«Мы восходим к духу» (фр.). — Слова из поэмы в прозе Артюра Рембо «Дурная кровь» («Сезон в аду»).

26

Своей обожженной рукой я пишу о природе огня (фр.). — Слова из письма Постава Флобера Луизе Коле от 5–6 VII 1852 г.

27

Любовь меня ввергла в огонь, в пламя любви меня ввергла (ит.).

28

Единственному вдохновителю… — начало посвящения в первом издании сонетов Шекспира (1609 г.).

(Я машу руками и заливаюсь краской, господин Мюльбауэр должен сейчас же это стереть, это никого не касается, я говорила необдуманно, позволила себе увлечься, читатели газет в Вене все равно по-итальянски не понимают, а большинство не знает уже и французского, особенно молодежь, да это и не относится к делу. Господин Мюльбауэр хочет подумать, он не все понял, и хотя он уже два раза побывал в Америке, слово «Begetter» ему не встречалось.)

5-й вопрос:………………………………………………………?

Ответ: Раньше я могла жалеть только себя, я чувствовала себя здесь обделенной, как человек, лишенный наследства, позднее научилась жалеть людей в других местах. Вы заблуждаетесь, господин Мюльбауэр, я заодно с этим городом, он и его ничтожно малые окрестности оказались вне истории.

(Господин Мюльбауэр жутко испуган. Я, не смущаясь, продолжаю говорить.)

Можно бы также сказать, что здесь, в назидание остальному миру, из истории вытолкнули империю с ее интригами и тактикой, приукрашенной идеями. Мне очень нравится здесь жить, потому что человек гораздо сильнее пугается, когда смотрит на мир с этого места, где больше ничего не происходит, смотрит не самоуверенно, не самодовольно, ибо здесь не заповедный остров, здесь на каждом шагу упадок, сплошной упадок, и глазам представляется падение всех нынешних и завтрашних империй.