Мальтийское Эхо
Шрифт:
– Перестань нудить! Выстраивай Намерение! Мы должны "свить" новые гнезда: моё, иришкино и твоё.
Слово "гнездо" амбивалентно отозвалась в душе Веры Яновны: с одной стороны оно совпадало с её личными желаниями, а с другой стороны, наоборот, пугало возможными неожиданными совиными криками. Но всё же она сумела "отжать педаль заботы" и "нажать педаль" радостного ожидания".
– Да. Открыть вслед за Павлом I в православной стране рыцарское командорство - это большая заслуга. Александр Владимирович похлопочет. Ему-то козырей привалит. Трудно ему будет в главной проблеме - отторжение нашей церковью католицизма, - задумчиво сказала Вера.
– Ну, ну, не такое уже и махровое отторжение. Хотя... По крайней мере, по нашей крови и вере дела обстоят прилично. В нас и польская, и сербская, и немецкая и русская кровь. По вере я - протестантка, ты - католичка, Иришка - православная формально, так как стоит на позициях эзотерики. У Андрея, он мне как-то сказал, предки - поляки. Склонен, точнее, воодушевлён аурой католицизма, хотя и православный. Все мы, короче говоря, из одного первоисточника!
– рассуждала Мария Родиславовна.
– Возможно. Ведь у всех христиан на первом плане самые высокие гуманистические цели, цели ордена. Например, борьба с терроризмом, экстремистскими вылазками. Ты, бабуля, хорошо знакома с современными задачами, которые ставит перед собой Орден?
– Почитываю газетки, посматриваю телевизор. Есть у меня и вырезки из газет с интервью Деева, да, и другая информация... Всё в "подшивочках", как положено!
– Всё ведь есть в интернете, - рассмеялась внучка.
– И про него, про интернет ваш тоже компроматик собираю. Вместе с Деевым!
– бабуля лукаво и как-то задиристо посмотрела на Верочку.
– Ты не бабуля, ты - клад!
– Всё, иди по своим делам, Верочка.
Вера Яновна поцеловала бабушку, вышла из дома и направилась к новому флигелю.
Работа кипела. С разных сторон слышны были звуки работающего электроинструмента. Она не хотела никому мешать, лишь отметила про себя с удовольствием, что к середине ноября в новый дом можно будет реально заселяться. Андрея не было видно. Вера поднялась на второй этаж. Подошла к окну, выходящему в сторону парка. Ветки пихты с большим количеством шишек буквально можно было достать рукой, а верхушка дерева вообще невероятным образом густо была облеплена этими шишками.
Верочка выглянула в окошко, посмотрела вниз. Вот и Андрей. Она тихо любовалась как тот обрабатывал деревянную колоду. Он брал в руки то небольшой топорик, то большую с выпуклым лезвием стамеску и ловко ударял по ней киянкой. Работал ловко и с удовольствием, без обычного напряжения ученика в подобной работе.
"Он ведь изменился, стал спокойней. Лицо подобрело, в глазах иногда огонечки... И я тоже изменилась. Мне больше не хочется питаться в ресторанах, хочется научиться готовить самой. Вкусно готовить. Стряпать... уральские пельмени", - думала молодая женщина.
Она бесшумно спустилась вниз и побрела по аллее в сторону старого флигеля.
"Может прямо сейчас с Никитичной и начну стряпать. И... и... к приезду Андрея из Екатеринбурга... Ах, он уезжает! Не хочу... не могу отпустить... Говорит дней на десять максимум... Но вдруг... вдруг там... в этом его городе кто-то есть... женщина... Задержит, вцепится и не пустит. Ох, какая я стала глупая баба..."
Она улыбнулась про себя, вспомнив, как Андрей назвал себя "Бармалео Недострелли" за своё увлечение резьбой по дереву. Он как раз вырезал из коряги нечто похожее на кикимору.
– А почему руки у неё разные: одна большая, другая почти незаметна? Метафора какая-нибудь?
– ехидно спросила тогда Вера.
– Метафизический метаболизм метафор как металогика метагалактики, - многозначительно "брякнул" мужчина.
– А-а-а! Теперь понятно!
– рассмеялась Верочка.
– 32 -
Андрей Петрович возвращался из Екатеринбурга. На лобовое стекло его "Volvo" иногда налипали первые жёлтые листья начала сентября. Листья, облетевшие с деревьев, падали на машину, в которой ехал мужчина, покинувший свой дом, свой родной город, свой университет. Уезжавший в другой, но не чужой, а любимый Ленинград-Петербург. И чудесная, ясная погода "бабьего лета" не давала грусти прокрасться глубоко в сердце. На небе ни облачка. И только почти невесомые облачка воспоминаний о последних днях отъезда пеленали лёгким туманом осени сознание водителя. Да золотисто-багряный ковёр под колёсами шуршал: "Уходишь, уходишь..."
Проще всего Андрею было расстаться с квартирой. За те три года, что он жил в ней, она не стала дорогой его сердцу: не была согрета ничьим теплом, стены её не впитали ничьего родного дыхания, ни детского плача, ни детского смеха.
По-другому было, когда он, продав свою прежнюю квартиру, родительскую, слышал эхо памяти. В этих четырёх, полногабаритных комнатах повсюду была память его детства, детства его детей, его жены. И память мужской брани и женской истерики. И добрых слов, и злых. После отъезда жены, когда стало ясно, что она не вернётся в Россию, Андрей Петрович продал эту квартиру и купил "однушку" в самом центре, улучшенной планировки, в двух минутах ходьбы до университета. В ней кое-как удалось разместить большую библиотеку и весь тот накопленный за годы жизни его и его родителей багаж из фотоальбомов, детских, рисунков, картин, памятных сувениров и прочего.
Конечно, многими вещами, в том числе библиотекой, теперь пришлось пожертвовать, раздав что-то друзьям-приятелям, ближайшим большим больницам и "Дому детства".
Воспоминания расплывались, как лужица на гладком полу. Вот ручеёк направился в годы, когда Андрею 16 лет. Эта рабочая окраина Свердловска у большого могучего завода сейчас не является такой удалённой, как казалась тогда, почти полвека назад. Отец, ставший начальником одного из самых ответственных цехов завода получает четырёхкомнатную квартиру в одном из огромных домов сталинской застройки, где жило руководство завода. В последнем, десятом классе за парту к Андрюше посадили новенькую девочку, отличницу. Девочка знала всё, даже может быть и то, что через восемь лет станет женой Андрея. И правда, он влюбился в эту девочку сразу и сразу сильно, но, впрочем, через год, когда он уехал учиться в Ленинград, он тоже сразу и сразу сильно влюбился в Оленьку, А потом, вернувшись в свой город, обнаружил, что любовь к девочке-отличнице не прошла. Эта молодая любовь меняла свой уровень, как в системе шлюзов, когда душевная задвижка перепускала чувства от одного бассейна воображения в другой.
Выйдя на пенсию, родители уехали жить в Краснодарский край. Немного позднее к ним переехала и старшая сестра Андрея со своей семьёй. Хаты (как любовно называли свои дома местные жители) их были рядом и даже так близко, что ветви яблонь свисали в соседний сад, и можно было из окошек при необходимости поговорить, обходясь без телефонов. Отец умер девять лет назад, а за престарелой матерью ухаживает сестра. А за уже немолодой сестрой её дети. "А ты, Андрей? Вдруг захочешь "попить" в последний час? Кто подаст кружку?" - наставительно спрашивала сестра. Звала переехать в родительский дом к матери. "Дом большой и невест вокруг полно" - приговаривала она.