Мама, я демона люблю!
Шрифт:
— Рок? Рок?! Рок!!!
Нет, нет, нет! Пожалуйста, богиня! Лунная жрица, прошу тебя! Это не могло, не должно было случиться! Нельзя было спать! Держать его за руку, стискивать из последних сил, прижимать к губам…
Я прошептала едва слышно, уже понимая, что он не отзовётся:
— Рок…
Всё на месте. Всё так же, как до него. Аккуратно сложенное на стуле вчерашнее платье. Он сорвал его с меня, хохоча, небрежно скинул на пол, а я потом упрямо подняла и расправила.
Чашка из-под крепкого, до горечи, чая. Шиповник и розмарин. Чтобы точно не заснуть, не упустить его. Демоны всегда лгут. Успокаивают тебя, говорят, что ни за что не бросят. Не сделают больно. А потом рвут сердце в лоскуты, как сползающую с плеча блузку на слишком тугих пуговичках.
Приоткрытая дверца шкафа, где всегда пряталась от Вениамина его куртка. Из щели веяло пустотой.
Я не встала, — упала с кровати, уперлась ладонями в пол и тут же подскочила, качаясь, роняя выдохи вперемешку со слезами. Опрокинула стул, запуталась в упавшей одежде, ползком подобралась к шкафу, распахнула створки…
Его куртка лежала в самом низу, неаккуратно, впопыхах спрятанная под груду цветастых юбок, корсетов и рубашек. Куртка, с которой он не расстался ни разу за этот месяц. Как если бы надеялся вернуться.
Дрожащие пальцы не сгибались, не могли удержать жёсткую кожу. Я потянула куртку на себя, обхватила как могла крепко. Маленькая, глупая больше не-ведьма. Тебя снова бросил любимый мужчина. А на что ещё надеялась? Они всегда уходят, всегда обманывают. Он ведь предупреждал, что солжёт.
Зажмурилась, завалилась на бок, не выпуская находку из объятий.
Мокрое сбегало по щекам, щекотало уши, путалось в волосах. Это слёзы? Да, наверняка слёзы. Ведь женщины всегда плачут, когда их бросают…
Нет!
Женщины плачут. Не ведьмы! Ведьмы не сдаются! Они, покачиваясь, цепляясь за шкаф, поднимаются. Накидывают тяжёлую кожаную куртку, как броню.
Паршивый, самовлюблённый, эгоистичный позёр! Я вызвала тебя только за тем, чтобы ты сделал меня ведьмой! Не обещала заключить пожизненную сделку и уж точно не собиралась рисковать жизнью из-за мерзкого демонского отродья!
Но собираюсь сделать именно это, верно?
Ты выполнил свою часть сделки, фамильяр. Дальше я решаю сама. В конце концов, ты действительно научил меня думать как ведьма.
И я скажу тебе в лицо, прямо в твою поганую улыбочку, как презираю!
Я спустилась по ступеням твёрдо, без страха, не показывая ни слёз, ни злости. Только каблучки остроносых ботиночек на шнуровке впивались в дерево с такой силой, словно пытались проткнуть чей-то лоб.
Мама ждала внизу. Пожалуй, даже поджидала. Удивилась ли она тому, что милая дочурка, нежный цветочек, влюблённый в модные наряды, натянула старые рабочие штаны и удобную рубашку? Ничуть. Она лишь молча пододвинула кружку, остро пахнущую травами и алкоголем, и кивнула на стул рядом с собой.
— Он ушёл, — голос звучал хрипло, тяжело. Точно я рыдала всю ночь, а не уронила две слезинки только что.
— Я знаю, — глухо ответила она. — Тридцать три дня истекают сегодня.
Она считала. Конечно, она тоже считала.
— Сегодня вечером. Договор ещё действует. Он не имел права уйти, пока не наступит ночь!
Глиняная кружка ткнулась в ладонь. Я качнула головой, а потом подхватила её за ручку и осушила одним глотком, чтобы немедленно закашляться.
— Полегчает, скоро полегчает, — она твёрдо похлопала по спине. — Сразу всегда тяжело. Потом привыкаешь.
Я уронила голову на грудь:
— Не привыкаешь. Никогда. К такому невозможно привыкнуть.
Мама обняла меня. В волосах запуталась тяжелая капля.
— Я знаю. Но когда-нибудь это случится. Ты сильная. Ты самая сильная из всех, кого я знаю. И я с тобой. Мы справимся с этим вместе. И мы вместе будем благодарны Року.
Кружка покатилась, задетая локтем. Вениамин вскочил на стол, заинтересованно поддел её лапой, направил в другой угол, куда торопливо заползал любопытный фолиант.
— Благодарны?
— Забудь, Триста. Просто забудь, отпусти. Не сейчас…
— За что мы ему благодарны? Он обманул меня, бросил, ушёл. Он обещал, что мы станем сражаться плечом к плечу. За что ты ему благодарна, мама? За что его должна благодарить я?
Мама отобрала посуду у заигравшихся кота и демонической книги, чтобы не расколотили. Налила до краёв из пузатой бутылки, обмотанной бечевой. Медленно, не морщась, выпила всё.
— Каждый имеет право на любовь, Триста. На любовь и на выбор. И он свой сделал. Не осуждай.
— Не стану осуждать. Просто обломаю ему рога и всё, — кажется, настойка крепче, чем ожидалось.
— Мурк? — уточнил Вениамин.
Книга в ответ очень по-котовьи зашипела. Кажется, оба зверька не слишком поддерживали идею.
Кот ткнулся в ладонь, тяжело прыгнул на колени, мешая встать.
Мама улыбнулась. Печально, криво.
— Боюсь, это тебе уже не удастся. Триста, я не слишком-то умею ладить с людьми. С мужчинами. Я не ты. Никогда не хотела замуж, не мечтала стать матерью и не придумывала свадебное платье с тех самых пор, как узнала, что это вообще такое. Я не умею нежничать, давным-давно забыла, что такое влюблённость и совершенно точно не смогу доверять ни одному твоему ухажёру, переступившему наш порог. Но это не значит, что я не вижу любовь, когда она горит у меня под самым носом. Рок любит тебя. Больше всего на свете. Больше жизни. Уж точно больше собственной.
Вот дура! Кто, если не мама, в курсе всего, что творится в доме?
— Как давно ты знала? — я решительно сняла кота с колен. Плотнее запахнула кожаную куртку с чужого плеча.
— Триста, ты должна понять меня…
— Я понимаю. Как давно?
Она побарабанила пальцами по столу. Венька сразу же бросился проверять, откуда звук.
— Как давно, мама?
— С шабаша.
С того самого дня, как она впервые назвала его «сынок». И явки с повинной для этого точно не хватило бы.