Мама, я демона люблю!
Шрифт:
Сели визжала и трепыхалась: она привыкла доводить всех до белого каления, но никогда не умела вовремя остановиться. Что ж, все когда-нибудь умирают. И известно, что особо рьяные шутники умирают несколько быстрее.
— А-а-а-а! Помогите! Помогите! Рок! Киро! Кто-нибудь! Пожалуйста! Нет!
Но пасть приближалась. Её терзал голод, как и все демонов, как и всегда. Мгновение — и противный поросячий визг, звенящий в ушах, оборвётся, а Первый Тёмный, киро всех демонов, так и не выйдет из кабинета, чтобы узнать, что так напугало его любовницу. Потому что ему плевать. А мне?
Проклятье!
— Эй,
— Чаго тебе? — сварливо отозвались сверху.
Сели воспользовалась краткой передышкой и попыталась отползти, сдирая ногти об пол. Щупальца держали крепко.
— Вы действительно собираетесь её есть?
— А что?
— Вы? — я ужаснулся. — Её? Признаться, был лучшего мнения о вашем вкусе. Как может столь интеллигентная, столь утончённая женщина…
— Женщина голодна! — оборвала меня секретарь.
— Как и все мы, — я развёл руками. — Но разве это делает нас падальщиками? Вас же замучает изжога!
Испугалась ли старуха за сохранность желудка или изначально хотела лишь припугнуть доставучую демоницу? Я предпочёл записать этот подвиг на счёт своего красноречия.
Пепита отпустила испуганную, извалявшуюся в пыли и саже, мокрую от слёз, слизи и слюны демоницу, и та на карачках поспешила убраться подальше.
— Здравое решение, — прокомментировал я, хватаясь за ручку кабинета Первого Тёмного и готовясь бежать, если старуха вдруг решила не отменить обед, а изменить меню.
Чёрный щупалец скользнул по столу, протёк по моей штанине вверх, любопытной змеёй заглянул за пазуху, пощекотал и… юркнул обратно под стол. Я недоумённо запустил руку в карман:
— Что это? — на смятом клочке бумаги темнели ровные строчки.
— Адрес, — лаконично ответила старуха, подпирая кулачком щёку. — Будешь в наших краях, — заглядывай, самец.
Я готовился к допросу, мольбам и заполнению бланка для подачи заявления на подачу заявления на приём. Но вместо этого шустрый отросток распахнул передо мной дверь и шлёпнул пониже спины, поторапливая.
Шутки кончились.
Он сидел в дальнем углу душного кабинета, в огромном, алом, как на картине, кресле. Собственно, это было то самое кресло и тот самый демон. Он сидел там, закинув ногу на ногу, лениво перебирая стопку бесконечных бумаг, устало зевая. И совершенно не внушал ужаса. Не должен был внушать ужаса, по крайней мере. Смешные, ассиметричные рога разной длины, очки, почти такие же, как у секретаря, только куда более дорогие. Впрочем, оценить богатую одежду, тонкую ткань накидки и пресловутые очки здесь всё равно никто не мог. Богатство — игра. В Подземье в ходу лишь лара — истинная ценность.
Первый Тёмный медленно отодвинул изучаемую бумагу, снял и аккуратно положил на стопку листов очки, с хрустом размял шею.
В прошлый раз, когда меня приволокли к нему, я соглашался на что угодно, лишь бы не возвращаться в темноту. В голодную, пустую, сжирающую заживо темноту. А он пихнул меня носком сапога, вот этого самого, и посмотрел, как на диковинную зверушку.
— Он и правда до сих пор соображает? — в тот раз Тёмный присел на корточки, приподнял подбородок валяющегося перед ним мужчины. — Сколько он пробыл кормом?
— Двадцать четыре года, — ответила за меня почти бесплотная тень позади. Демон, который нашёл меня возле Завесы, уже не живого, но ещё не растворившегося, не умел ни удивляться, ни беспокоиться. Как я выбрался, он не знал. И я не знал этого тоже. Лишь помнил, что снова и снова пытался.
— Двадцать четыре года! — Тёмный повертел моё лицо из стороны в сторону с брезгливым интересом мальчишки, наткнувшегося на дохлого кота. — И как ощущения?
Я уже ничего не чувствовал. Но почему-то вывернулся. Не потому что противно, но казалось неправильным валяться на полу. Почему? Тогда я ни за что бы не сказал.
В ухмылке Тёмного мелькнуло одобрение:
— А он хорош. Стоит того. Ты правильно притащил его. Наши ряды давненько не пополнялись, — и снова мне: — Как твоё имя?
Я молчал, плотно сжав губы. Наверное, было больно. Сейчас я знаю, что тогда было больно. Но тогда — не понимал. Не помнил, что такое боль, потому что вытравил, выжрал из себя все мысли о её отсутствии. И ещё не помнил своего имени, хотя, наверное, оно у меня всё-таки имелось.
— Придумаешь себе новое. Потом, когда оклемаешься.
Я не признался никому, но имя, выбранное для новой, демонской жизни, было настоящим. Я не вспомнил его, скорее почувствовал, выцарапал из самого нутра. Чтобы цепляться хотя бы за него, когда не останется ничего больше.
Меня отволокли к трону Тёмного, к тому самому месту, где сходилась в единую точку, истончалась огненная пуповина неба. Прислонили лицом к самому пламени и дали сделать единственный жадный глоток: остальное нужно заслужить. Единственный глоток магии не вытянул меня из забытья, не сделал вновь человеком. Но дал шанс стать демоном. И я не собирался его упускать. — Подготовь новичка. Пусть кто-нибудь объяснит ему, что происходит. Слышишь, новый демон? Я обращаюсь к тебе. Теперь твоя жизнь зависит от того, насколько хорошо будешь кормить Подземье. Насколько хорошо будешь кормить всех нас.
Я собирался стать хорошим демоном, правильным, верным. Я очень не хотел вновь оказаться одним из блюд на столе. Двадцать четыре года пыток убедили, что стоит заплатить чьей угодно жизнью, чтобы спасти собственную.
А потом я встретил Тристу.
— Приветсвую, киро, — я припал на колено, как и подобает послушному демону, вернувшемуся с задания с благими новостями.
Первый Тёмный закинул ногу на ногу и поманил пальцем:
— К чему это, приятель. Мы все здесь на равных, верно?
Я покачал головой:
— Нет, киро.
Тёмный удовлетворённо кивнул:
— Верно, нет. И, раз ты такой сообразительный, то понимаешь, что, чтобы явиться ко мне вот так, по-простому, нужно принести очень хорошие новости.
— Понимаю.
Он подался вперёд, теперь опираясь локтями на колени. Наклонись ниже, ещё немного, чтобы шея под высоким воротником оказалась совсем близко: беззащитная.
— Ну так?
— Я не выполнил задание.
Он заинтересованно приподнял брови: сейчас я должен начать вымаливать прощение.