Мама, я демона люблю!
Шрифт:
Эм… Откровенно говоря, попросите нарисовать портрет того, кто лучше всех умеет обманывать, я, не задумываясь, изобразила бы именно этого разнорогого с довольной физиономией. Но признаваться в таком опрометчиво.
— Рассчитываю на вашу честность, киро демон, — переступила с ноги на ногу я: грунт начинал откровенно печь пятки.
Мужчина наклонился к уху, едва не касаясь его губами:
— Тогда позволь пригласить тебя в гости, сладенькая, — опалил он дыханием.
— Туда?!
Рука указывала на узенькую карминовую тропку меж двух невесомых чёрных стен. Кто в здравом уме оформляет подход к порогу так?!
Он ждал, слегка наклонив голову: не то издевательски, не то заинтересованно.
Ну уж нет! Ни человек, ни ведьма, ни влюблённая дурочка не может оказаться настолько безрассуден, чтобы сунуться в эту готовую схлопнуться, слизнуть тебя, как каплю варенья, пасть!
И как же в этой ситуации назвать меня? Меня, ощупываюшую носком палящую почву и нехотя ступающую по ней?
Демон шёл следом, отрезая путь к побегу.
Впереди то и дело мелькали бледные полосы, словно руки тянутся из мрака. Но стоило приблизиться, они исчезали, прятались, как перепуганные улитки. Наверняка это от усталости. Перед взором всё плыло, растекалось, как сквозь тяжёлый летний воздух. И бледные руки тоже показались. Таких ужасов не существует, не должно существовать на свете.
Или это именно они. Те кошмары, которые предрекала Сели. Завеса, ожидающая пищи, готовая сожрать вместо меня Рока.
— Что это такое?
Подошвы горели, прилипали, словно земля не желала отпускать глупую, пышущую жизнью, девчонку. А демон не отставал, поторапливал мерным ходом.
— Всего лишь самый удобный маршрут.
Показалось, что он облизнулся. Да нет, ерунда! Наверняка у тёмного, как и у меня, пересохли губы от жара. Лучше поторопиться и спрятаться под крышей: вон впереди уже виднеются высокие двери. И совершенно не за чем бояться здоровенной огненной воронки, вращающейся над ними и уходящей тонкой пуповиной куда-то внутрь здания. Никто и не ожидал, что интерьер Подземья походит на человеческий. У демонов в принципе весьма специфический вкус.
— В чём дело, сладенькая? Тебе нехорошо?
Я замерла, когда тропинка почти закончилась. Когда оглушающий шёпот, вытягивающий последние силы, почти стих. Бездумно повторила:
— Нехорошо…
Чёрная блестящая поверхность, едва заметно подрагивающая, как гладь омута, скопировала озадаченную рыжую девушку. Я всматривалась, пытаясь разглядеть что-то сквозь отражение. Что-то… Кого-то… Манящая темнота, таинственная, страшная. Нельзя коснуться, чтобы не растревожить, не разбудить с той стороны нечто. Кажется, оно вглядывается в тебя твоими же глазами. Зовёт, кричит, умоляет… Но не слышно ни звука, ни вздоха, ни отблеска, способного доказать, что это не пустой первобытный ужас заставляет прилипнуть к месту, а что-то настоящее.
К отражению в поверхности Завесы добавилось второе: высокого сильного демона. Он тяжело опустил руку мне на плечо. Скользнул по рукаву кожаной куртки, перетёк на талию и потянул на себя. Точно демонстрировал кому-то, что я никуда не денусь.
Тёмный погрузил пальцы второй руки мне в волосы, потянул ровно настолько сильно, чтобы я не поняла угрозы и не вздумала паниковать, заставил вглядеться в наше общее отражение.
— Подземье пробует тебя на вкус, — он жарко провёл кончиком языка вдоль позвонков, а я и дёрнуться не смогла. Кажется, не держи меня демон, так бы и рухнула и уснула прямо здесь. Но он держал: сильно, крепко. Не отпустит, не выпустит. Двигал мною, как безвольной куклой, играл, хвастаясь перед невидимым зрителем с той стороны Завесы. Пятерня поднялась с талии на грудь, стиснула до боли, впиваясь ногтями. — И ему нравится, — понизил голос он.
Уткнулся в мою шею, скользнул ниже, заставляя куртку Рока свалиться. Что может сделать безвольная кукла? Только заворожённо пялиться на отражение женщины и демона, прекрасно понимающего, что она бессильна.
Тяжёлая куртка упала, и стало невероятно, до пустоты легко. Воспоминания вместе с ней рухнули к ногам, освободили измученную голову. Только что было тяжело и страшно. Почему? Из-за чего?
Мужчина ласкал, сжимал бёдра, целовал в шею, оставляя алые следы. Наверное, он имеет на это право…
А отражение смотрело зло и беспомощно. Словно чужими глазами, горящими фиолетовым, как листья дерева мёртвых, пламенем.
Рок!
Фиолетовое пламя разрослось, плеснуло через край. Холодный, спокойный свет родился глубоко внутри, побежал по жилам, проглядывая сквозь кожу. Серебристый, прохладный, как глоток из ледяного источника знойным днём. Он осветил память, отогнал разморивший меня жар и снова спрятался, затаился, испугавшись собственной вспышки.
Демон отскочил назад, едва не свалившись с тропинки в чёрную стену с противоположной стороны.
— Сла-а-а-аденькая, — протянул он, облизываясь уже откровенно, — как же я скучал по тебе! Знал, что вернёшься. Мой светоч, моё светило… Как же я оголодал без тебя!
Он протянул руки, изменившие форму, похожие больше на когтистые птичьи лапы.
— Вы меня с кем-то путаете! — взвизгнула, присела на корточки, ожидая, что меня начнут рвать на части. Вцепилась в куртку, как в броню.
Секунда, другая… А меня всё не убивали. И домогаться не спешили тоже, что принесло не меньшее облегчение.
Я поочерёдно боязливо открыла глаза. Демон поправлял воротничок, глядя мимо меня на собственное отражение:
— Не пугайся, сладенькая. Это место иногда мутит рассудок. Такое случается, если слишком долго не высовываешь носа из кабинета. Нам явно стоит отдохнуть. Не знаю, как ты, а я зверски хочу есть.
Образ когтистой лапы никак не выходил из мыслей, так что опереться на его протянутую руку оказалось тем ещё испытанием. Но злить исчадье в его мире — последнее дело. Я переборола себя и воспользовалась помощью. Демон не спешил отпускать и положил мою ладонь себе на локоть, да ещё и прижал к торсу. То ли чтобы не задерживалась больше, то ли опасаясь, что развернусь и дам стрекоча. Соблазн сделать последнее, кстати, только увеличивался. Особенно когда тяжёлая дверь глухо захлопнулась, наводя на мысль, что эдакую махину без посторонней помощи (или разрешения) ни за что не открыть.
Бесконечные коридоры сливались в единую ленту. Аляповатые картины, гардины, ковры и сажа по углам. Из усталого беспамятства вырвал лишь портрет, изображающий кровожадного демона, крайне похожего на моего спутника, которому чья-то шаловливая рука добавила усы и неприличную надпись. Спутник, бросив на меня быстрый взгляд, метнулся избавиться от народного творчества. Я сделала вид, что не заметила.
— А это ещё кто? Время для посещений, — гнусаво начала старушка, величественно восседающая за столом, заваленным бумагами, но заметила, что я явилась не одна, и сразу исправилась: — Прощения просим, не признала, киро. У вас четыреста двадцать два прошения на подпись…