Man and Boy, или История с продолжением
Шрифт:
— Он знает, что у тебя есть ребенок?
— Разумеется, знает. Неужели ты думаешь, что я стала бы скрывать это от кого-либо?
— И что он об этом думает?
— В смысле?
— Его интересует Пэт? Его заботит этот мальчик? Важно ли ему, чтобы у ребенка все было в порядке? Или он просто хочет трахаться с его матерью?
— Если ты и дальше будешь так выражаться, Гарри, я повешу трубку.
— А как по-другому это можно выразить?
— Мы еще не говорили о будущем. У нас еще настолько далеко отношения не зашли.
— Скажи мне, когда зайдут.
— Хорошо, договорились.
Неужели я действительно шантажировал ее? Я не мог сказать, где кончалось мое законное беспокойство и начиналась законная ревность.
Пэт был одной из причин, по которым мне хотелось бы, чтобы любовник Джины погиб в автомобильной катастрофе. Но я понимал, что это не единственная причина. И, возможно, даже не главная.
— Только не старайся настроить сына против меня, — предупредил я.
— О чем ты говоришь, Гарри?!
— Пэт всем, кому надо и кому не надо, передает твои слова о том, что его ты любишь, а я тебе просто нравлюсь.
Джина вздохнула:
— Я ему так не говорила. Я сказала ему точно то же самое, что и тебе: я по-прежнему люблю вас обоих, но, к сожалению, как это ни печально, я больше не влюблена в тебя.
— А я по-прежнему не понимаю, что значит весь этот бред.
— Это значит, что я не жалею о прожитых вместе годах. Но ты сделал мне так больно, что я никогда не смогу простить тебя и довериться тебе. И это значит, что ты уже не тот мужчина, с которым мне хотелось бы прожить всю оставшуюся жизнь. Ты слишком похож на всех остальных мужчин. Слишком похож на моего отца.
— Я не виноват в том, что твой старик бросил и тебя, и твою маму.
— Ты был моим шансом справиться со всем этим. Но ты все испортил. Ты тоже бросил меня.
— Прекрати. Это была всего одна ночь, Джина. Сколько раз можно повторять одно и то же?
— До тех пор, пока ты не поймешь, что чувствую я. Если ты смог предать меня однажды, то сможешь сделать это потом еще тысячу раз. Это всегда так бывает, когда трахаются на стороне — это первый закон теории трахания на стороне. Он гласит, что если это случилось однажды, это случится снова и снова. Ты злоупотребил моим доверием, и я просто не знаю, как это можно исправить. И от этого мне тоже больно, Гарри. Я не пыталась настроить Пэта против тебя. Я просто пыталась объяснить ему ситуацию. А как бы ты ее объяснил?
— Я не могу объяснить ее даже самому себе.
— Постарайся. Потому что, если ты не поймешь, что произошло с нами, ты никогда ни с кем не сможешь быть счастлив.
— Тогда ты объясни мне.
Она вздохнула. Слышно было, как она вздыхает там у себя, в Токио.
— У нас был брак, я думала, что он прочный, а ты решил, что он превратился в скучный быт. Ты типичный романтик, Гарри. Наши отношения не имели ничего общего с твоей трогательной фантазией, далекой от реальности, и ты разрушил эти отношения. Ты разрушил все. А потом у тебя хватило наглости считать себя потерпевшей стороной.
— Кто это придумал такое неестественное психологическое обоснование? Твой дружок янки?
— Я обсудила с Ричардом то, что у нас произошло.
— Ричард? Его так зовут? Ричард. Ха! Боже ты мой.
— Ричард — совершенно обычное имя. Оно встречается ничуть не реже, чем Гарри.
— Ричард, Рич, Дики, Дик… Старый дикий диковинный хрен… — начал я перебирать уменьшительные имена, сам не понимая, зачем. Наверное, чтобы хоть как-то унизить его.
— Иногда я сравниваю тебя с Пэтом и не могу понять, кому из вас четыре года.
— Это легко. Тому, кто не умеет писать, не брызгая на пол.
— Вини во всем себя самого, — сказала она перед тем, как повесить трубку. — Ты не ценил того, что имел.
Она была не права. Не такой уж я дурак, чтобы не знать ей цену. Но мне явно не хватило мозгов на то, чтобы удержать ее рядом с собой.
Как и полагается людям, живущим вместе друг с другом, у нас с Пэтом в скором времени выработались свои ежедневные ритуалы.
С наступлением рассвета Пэт, шатаясь, с затуманенными глазами заходил в мою комнату и спрашивал, не пора ли вставать. Я говорил ему, что еще глухая ночь, черт побери, и тогда он забирался ко мне в кровать и моментально засыпал там, где раньше спала Джина, разбрасывая руки и ноги в стороны. Видимо, ему в эти часы еще снилось что-то очень интересное, что снится только в детстве. Помучившись немного, я в конце концов оставлял попытки поспать еще и кряхтя поднимался.
Я читал газеты в кухне и слышал, как Пэт вылезает из кровати, тайком проскальзывает в гостиную и осторожно включает видео.
Теперь, когда Пэт уже не ходил в детский сад, а я не ходил на работу, мы могли тянуть с умыванием и завтраком, сколько нам захочется. Но я неохотно позволял ему делать то, что ему хотелось бы, то есть с утра до вечера смотреть кино. Поэтому я шел в гостиную, выключал видеомагнитофон и отводил сына в кухню, где он начинал возиться со своими шоколадными хлопьями, гоняя их ложкой в тарелке до тех пор, пока я не отпускал его.
Потом мы одевались, и я выводил его в парк кататься на велосипеде. Велосипед назывался «Колокольчик» и на нем все еще стояли дополнительные колеса-стабилизаторы. Мы с Пэтом иногда поговаривали, что пора бы их снять и попытаться кататься просто на двух колесах. Но нам обоим это казалось таким невероятным скачком вперед, на который пока что у нас не хватало духу. Когда именно снимать с велосипеда стабилизаторы — знала только Джина.
Днем Пэта обычно забирала моя мама, и это давало мне возможность убраться в квартире, раздобыть немного денег, нервно походить по комнате взад-вперед, представляя себе, как Джина стонет от удовольствия в постели с другим, совершенно посторонним мужчиной.
Но это было уже днем, а по утрам мы обязательно ходили в парк.
16
Пэт любил кататься на велосипеде возле нашего знаменитого открытого бассейна на краю парка.
Этот маленький бассейн пустовал круглый год, кроме нескольких недель в начале лета, когда по требованию общественного совета его наполняли водой с таким количеством хлорки, что от местных ребятишек пахло так, будто их выкупали в ванной, предварительно растворив в ней производственные отходы химзавода.