Мандолина капитана Корелли
Шрифт:
Сказано, что из всего, что ползает и дышит, земля не создала более немощного творения, чем человек. Верно, что злосчастье носило Карло по свету, но слабости в нем мы не видели. В нем не было грубого высокомерия, он не был нечестивым головорезом, что дурно обращается с домом другого. Мы нашли в нем сочетание девичьей мягкости и мощной крепости скалы – это идеальный образ совершенного человека. Он был тем, кто мог бы сказать: «Я – гражданин не Афин и не Рима, но мира». Он был человеком, о котором мы сказали бы: «Доброму человеку ничто не может повредить ни при жизни, ни после смерти».
Вспомним речения,
«Те, кого любят боги, умирают молодыми».
«Человек – это призрачная греза».
«Даже боги не могут изменить прошлого».
«Поколения людей подобны листьям на деревьях. Подует ветер, и нынешние листья облетают, падая на землю, но лопаются почки на деревьях и появляются молодые листочки, когда наступает время весны».
Я помню и то, что поэт говорит нам – всему свое время, время долгих речей и время спать. Спи долго и спокойно. Годы будут не властны над тобой, ты не ослабеешь, ты не познаешь ни печалей, ни дряхлости. Пока мы помним тебя, ты останешься красивым и молодым. Для Кефалонии нет большей чести, чем считать себя хранителем твоего праха.
Поддерживая друг друга, доктор с дочерью вернулись в дом, прислушиваясь, как скребет по камням лопата Велисария и стучит падающая земля. Они осторожно перенесли Корелли на кровать Пелагии, а за окном запели первые птицы.
59. Исторический тайник
Прошло совсем немного времени, и немцы, укрепив свои позиции, начали интересоваться грабежом. Дело не только в том, что доктору приходилось прятать всё ценное, – это дело обычное, и удивляться тут нечему, – но теперь на кровати его дочери неподвижно лежал итальянский офицер. Пелагия соорудила ему постель на дне тайника в кухонном подполе, и снова призвали Велисария перенести его, потому что ни у доктора, ни у Пелагии не хватало сил передвинуть его, не потревожив раны. Там он воссоединился со своей мандолиной, а бумаги Карло временно убрали. Если поблизости не было войск, крышку убежища оставляли открытой, чтобы Корелли легче дышалось, подпирая ее ручкой метлы, которую можно было быстро выбить, вернуть на место половик и передвинуть стол. Вот так настало время, когда они с Пелагией беспомощно съеживались в темноте норы, пока грабители забирали стаканы и тарелки и подвергали доктора оскорблениям.
Первый день после операции капитан провел в забытьи, а когда очнулся, ощутил ужасную боль и понял, что сработал кишечник. Сам он, однако, не мог и пошевелиться. Он чувствовал себя так, словно по нему в панике пронеслось стадо быков, или его раздавило во время той средневековой пытки, когда на человека клали дверь и наваливали на нее тяжести.
– Дышать не могу, – сказал он доктору.
– Если бы ты не мог дышать, то не говорил бы. Воздух проходит через голосовой аппарат из легких.
– Болит нестерпимо.
– У тебя сломано несколько ребер. Некоторые я сам сломал, чтобы вынуть пули. – Доктор помолчал. – Я должен извиниться перед тобой.
– Извиниться?
– Я взял несколько струн с твоей мандолины, чтобы соединить кости. Ничего другого не было. Ты ведь сделал дискантовые струны из моей хирургической проволоки, и мне пришлось забрать ее назад. Когда кости срастутся, нужна будет операция, чтобы удалить проволоку.
Капитан
– Если очень сильно болит, Антонио, нужно вспомнить о том, что коли ты мужчина, то должен чувствовать не боль, а горе. Все твои друзья погибли.
– Знаю. Я был там.
– Прости. – Доктор поколебался. – Получается, что Карло спас тебя.
– Не «получается». Я знаю, он спас меня. Он погиб достойнее всех нас и оставил меня, чтобы я помнил об этом.
– Не плачь, капитан. Мы поставим тебя на ноги, а потом отправим с острова.
– Я воняю, дотторе. Пусть Пелагия не видит этого.
– Если хочешь, я сам буду ухаживать за тобой. Тесновато здесь, да? Ничего, справимся. В этой яме побывало много великих борцов за свободу, так что считай это за честь – лежать посреди такой истории. Должен сказать, что как бы сильно ни болело, тебе нужно как можно чаще менять положение, иначе появятся пролежни. А если они нагноятся, то прикончат тебя так же верно, как пуля. Спи как можно больше, но ты должен шевелиться. Если боль станет невыносимой, я дам тебе морфия, но его осталось совсем немного, а из-за этих немцев он еще может весь понадобиться. Если не возражаешь, я бы предпочел, чтобы ты напивался допьяна. У меня есть еще валериана и ромашка, которые Пелагия собрала весной. Я вынужден просить тебя терпеть боль, сколько сможешь. Уверяю, если сильно болит во время болезни, ты будешь чувствовать себя вдвое лучше, когда поправишься. И твоя признательность станет еще больше.
– Дотторе, мою признательность уже ничто не сможет увеличить.
– Ты все еще можешь умереть, – грубовато сказал доктор. Потом наклонился и доверительно спросил: – Всё хотел узнать – как твой геморрой? Прости, что не справился раньше. Казалось нескромным.
– Я последовал вашему совету, – сказал капитан, – и это подействовало.
– У тебя здесь будет мало возможности двигаться и неважное питание, – сказал доктор, – хотя мы сделаем все, что в наших силах. У тебя, несомненно, возникнут запоры, и, может быть, надо будет промывать тебе кишечник. Не хотелось бы использовать для этого трубку моего стетоскопа, но, возможно, придется. Если мы не будем этого делать, твой геморрой вернется, оттого что придется тужиться. Я прошу прощения, если это для тебя унизительно.
Капитан взял доктора за рукав.
– Пусть Пелагия не видит этого.
– Ну, разумеется. И вот еще что. Ты отпустишь бороду, как грек. Начинай думать, как грек. Я стану учить тебя греческому, и то же самое будет делать Пелагия. Не знаю, где бы достать какие-нибудь документы и продуктовую карточку; может, придется обойтись и без этого.
– Когда мне станет получше, вы должны убрать меня из вашего дома, дотторе. Я не хочу подвергать вас опасности. Если меня поймают, погибнуть должен я один.
– Мы сможем перевести тебя в ваш тайный домик, куда вы ездили с Пелагией. Что ты удивляешься? Все об этом знали. Не было ни одной старухи, которая не сплетничала бы, как сорока. Это от одиночества. Оно делает их болтливыми. И помни, что тебе может не стать лучше. Если я тебя недостаточно вычистил, если где-нибудь есть свищ, пропускающий жидкость, если попал воздух… Немедленно дай мне знать, если появится какое-нибудь ощущение стесненности. Мне придется проделать в тебе дырочку и выпустить воздух.