Mao II
Шрифт:
– И теперь не знаешь.
– Истинная правда, Билл.
– О нашем лондонском дельце ты умолчал.
– О чем, о чем, а о Лондоне я никому говорить не стану. Но этого парня так просто не утихомиришь. В конце концов мне пришлось спуститься и побеседовать с ним лично. Сначала я убедил охрану вызвать сопровождающего, который работает с особо важными гостями. Потом сопровождающий убедил Скотта, что проехал вместе с тобой вверх, а затем назад вниз и что ты не валяешься мертвый в кабине лифта. Вечным пассажиром. В назидание всем нам.
Они обсудили практические стороны
Затем Билл сказал:
– Он тебе позвонит. Телефон оборвет. Ему ни слова.
– Билл, я за двадцать пять лет ни одной душе не раскрывал твоих секретов. Ну, бывай, я на тебя рассчитываю.
Когда вернулась Гейл, они сыграли несколько партий в рамми. Женщинам хотелось лечь спать, а Билл пытался отвлекать их карточными фокусами. Вино кончилось. Еще час он провел за чтением какой-то книги, а затем постелил себе на кушетке, припоминая, какая она жесткая. Потом под руку ему попались блокнот и карандаш, и он стал набрасывать план новой редакции романа.
Держа в руке зубную щетку, намазанную пастой, Скотт вышел из ванной. Глянул на Карен, которая, полулежа на кровати, смотрела телевизор. Уставился на нее, дожидаясь, пока она его заметит. Иногда она целиком погружалась в тусклое свечение экрана, наблюдая за кем-то, уцелевшим в сенсационной катастрофе, - видишь фюзеляж, одиноко дымящийся посреди поля?
– она умела, всмотревшись в чье-то лицо, воспроизводить его мимику, синхронно или даже с легким опережением, заранее предчувствуя нелепую рассеянную ухмылку или судорожный взмах руки; и оттого казалось, будто Карен связана незримым кабелем не только с репортажем, но и с ужасами жизни, со всем тем, что с истошным воем надвигается на нас из густого тумана.
Он не сводил с нее глаз, пока она не обернулась и не увидела его.
– Ну и где же он?
– спросила она.
– Вычислю. Давненько он меня не переигрывал. Сволочь.
– Но куда он мог поехать?
– Куда его левой ноге вздумалось. Но если это вздумалось его левой ноге, я в конце концов все вычислю.
– Но как ты можешь быть уверен, что он не заболел, не попал под машину?
– Я был в издательстве, говорил с ними. Дошло до настоящей драки - и пихались, и толкались. Охрану там на кривой козе не объедешь. Короче, мне совершенно ясно, что он просто вышел в другую дверь.
– Ну тогда, мне кажется, он у Бриты.
Скотт застыл, держа зубную щетку наперевес.
– Он не у Бриты. С чего вдруг он пойдет к Брите?
– А зачем еще ему оставаться в Нью-Йорке?
– Нам неизвестно, остался он там или нет. Мы даже толком не знаем, зачем он туда поехал. Он мне сказал, что просто заглянет к Чарли Эверсону. Эверсон сказал, что они говорили о новой книге. Нет, с Бритой он на связь не выходил, иначе я бы знал. На днях прислали телефонный счет. Там было бы отмечено.
– А если она ему сама звонила?
– Нет, он куда-то зарылся. Ушел в подполье.
– Опять дал деру от своей книги.
– Книга закончена.
– Не с его точки зрения.
– Он никогда не уезжал, не сообщив мне куда. Нет, теперь он залег на самое дно.
Скотт пошел в ванную и почистил зубы. Вернувшись, уставился на
– Надо заняться описью вещей, - сказал он.
– Но раз его здесь нет…
– Тем более. Нужно как следует прибраться в его кабинете.
– Ему не нравится, когда мы туда заходим.
– Ему не нравится, когда я туда захожу, - сказал Скотт.
– Полагаю, иногда по ночам он явно одобряет твое присутствие. Ночью или под вечер, пока я езжу за луком для тушеной баранины.
– Или за огурцами для салата.
– В кабинете нужно прибраться и все аккуратно разложить. Пусть, когда вернется, сможет для разнообразия найти все, что захочет.
– Через день-два он нам позвонит, тогда спросим разрешения.
– Он не позвонит.
– Надеюсь, что позвонит.
– Он свалил не для того, чтобы нам звонить.
Скотт лег, поднял воротник своей пижамы.
– Дадим ему шанс, хорошо? Вдруг все-таки позвонит, - сказала Карен.
– Большего я не прошу.
– Он задумал какую-то трудную, отчаянную авантюру, не предполагающую нашего участия.
– Скотт, он нас любит.
Она смотрела на экран телевизора, стоявшего в изножье кровати. Женщина на велотренажере, одетая в облегающее блестящее трико, что- то говорит в камеру; в угол экрана втиснута другая женщина, размером с мизинец, переводящая монолог первой женщины на язык жестов. Карен, скользя взглядом по экрану, всматривается в обеих. От мира она почти не отделена. Всё в себя вбирает, всему верит; боль, экстаз, консервы для собак… для нее всё не от мира сего, всё божья роса. Бездумность младенческая. Скотт не сводил с нее глаз и ждал. Она носит в себе вирус будущего - это, правда, Билл говорит, не я.
"Прежде чем переходить улицу, посмотри на указатель", - напоминал себе Билл. Очень даже разумно, во всех бы городах такой закон ввести - крупными белыми буквами тебе сообщают, куда надо смотреть, если жить не надоело.
Смотреть на Лондон ему было неинтересно. А то он его раньше не видел! Из такси, мельком, три секунды: Трафальгар-сквер, неизбежные воспоминания, дух места; строители понаставили заборов, закутали здания синей пленкой, но ничегошеньки не изменилось - территория мечты, двуликая, как все знаменитые достопримечательности, отчужденно-безразличная, но одновременно знакомая, родная, врезанная в душу навеки. Он ни на что не обращал внимания, кроме указателей. Посмотрите налево. Посмотрите направо. Казалось, эти фразы по-своему отвечают на основной, обсосанный-пережеванный вопрос бытия.
Какие же дрянные ботинки. А в груди - такое ощущение, будто ребра размякли. И в горле першит.
Ему захотелось вернуться в гостиницу и немного поспать. Чарли продиктовал ему название отеля в Мейфэре, но Билл остановился не там, а в каком-то второразрядном сером клоповнике и уже начал ворчать про себя, что надо бы потребовать деньги назад.
В номере он снял рубашку, подул на влажный от пота воротник, подсушивая его, удаляя волосы и пыль. В одолженной у Лиззи спортивной сумке ле жали его халат и пижама, а также купленные в Бостоне носки, белье и туалетные принадлежности.