Маргарита и Мастер
Шрифт:
– Тот же!
– совмещаются две темы, как одна, а именно это и делал Дэвид Боуи.
– Он разве уже умер?
– спросила Алла Два.
– Как известно.
– Но музыка его еще только начинает жить.
– Вы хотите сказать, что Человек должен разделиться, чтобы попасть в крепость?
– спросила СНС.
– Я правильно вас понимаю? Один так и остается навсегда здесь, как в гробу, а другой перемещается на другую сторону, туда, за реку в тень деревьев? И?..
– она поставила вопрос, который Сирано понял.
– И да, остается Народ, а Человек проходит в Галилею.
– Поэтому и утверждается, что русские народом называли рабов, крепостных крестьян, не находя им места в Царстве Небесном. А все иностранцы открещиваются от народности своих писателей, как от того, что:
– Несовершенно.
– Даже Шекспира Дональд Рейфилд записал в интеллигенты, о чем мы слышали только, что, да, но тогда надо однозначно считать его Фрэнсисом Бэкомом.
– Где у Пушкина народность, если предположить, что итальянец Марио Корти прав, и она у него есть. Есть то, чего нет в Италии.
Народность Пушкина в паре:
– Барышня-Крестьянка, - в финале Крестьянка остается на Этой старой стороне, а Барышня проходит в Галилею, в крепость счастья.
И это, как говорят русские дипломаты, не значит, что рабочие и крестьяне и в Царство Небесное попасть не могут из-за своей убогой народности, а наоборот:
– Еще посмотрим Кто первый.
– Пример повесть Пушкина Выстрел. Граф и Сильвио соревнуются на в том, чтобы:
– Один жениться, а другой грохнуть его именно и как раз перед этим радостным событием, а более того:
– Сильвио хочет отомстить Графу - этеньшен:
– Заменив его перед переходом в Галилею.
– И именно так и происходит, Сильвио является очередной Маше, как Граф, и опоздавший к своей свадьбе граф уже может только одно, что он и делает:
– Приезжает в свой дом, как Сильвио, чтобы отомстить.
– И можно сказать, что в картину стреляет Один и Тот же человек - сам граф.
Та же ситуация в Метели:
– Владимир не может жениться на Марье Гавриловне, так как беден, и не имеет чинов и званий, не может следовательно быть зван на пир, где будут только Избранные, и применяет этот прием Крепости Войнича, или Галилеи, чтобы попасть в Рай. Прием, который здесь можно назвать приемом:
– Народа-Интеллигента, - Двойного Человека.
Из Марьи Гавриловны он делает Спящую Царевну, внушив ей, что она уже замужем, и что самое интересное:
– Не за ним.
– Как же все-таки она его не узнала при венчании?
– спросил на всякий случай Пли.
– Это было сделано в Другом Времени, - сказал Сирано.
– Человек не замечает очевидного:
– Действие всегда происходит в Прошлом.
Вы не можете и слова сказать в Настоящем Времени. Это всегда спектакль, в котором изображается то, что, как сказал Екклесиаст:
– Уже было, было, было.
Попросту говоря, эту роль Владимира в этом день исполнял Другой Актер, а не тот, с которым она репетировала свои любовные свидания. Посылка возможности такого события в существовании двух Галилей. Одна - это которая была, а вторая - это та же самая Галилея, но которая в будущем времени уже недостижима с точки зрения, так сказать Евклидовой Геометрии:
– Апостолы должны попасть для встречи с Иисусом Христом именно в тот же самый континуум, не просто в Галилею, следовательно, а в:
– Галилею того же времени, - где они когда-то впервые встретились с Иисусом Христом.
И Марья Гавриловна и полковник Бурмин узнают друг друга не в лицо, а по приметам. Как и люди, Мария Магдалина и другие апостолы, узнают Иисуса Христа по примете:
– Преломлению хлеба, или по ранам в Его Теле.
Марья Гавриловна узнает Владимира, своего первого и последнего возлюбленного по первой фразе из романа Жан-Жака Руссо:
– Я вас люблю, - сказал Бурмин, - я вас люблю страстно...
– Ибо переписывались они в юности не своими письмами, а письмами из этой книги романа в письмах Жан-Жака Руссо Новая Элоиза. И именно с этой книгой в руках Марья Гавриловна первая представилась Бурмину у пруда, под ивою, с книгою в руках и в белом платье:
– Настоящей героинею романа.
Тоже самое происходит и в Гробовщике, и в Станционном Смотрителе:
– Мир делится на две части.
В это время урезали джаз и, несмотря на то, что некоторые остолбенели в непонимающем недоумении, другие смело вступили в спор с этой стихией богов. Сирано утащили лапы, точнее, в этот раз нашлись просто руки доброй девушки Марины, которой он и поведал, несмотря на сбивающие с ритма обычной мысли звуки пианино Монаха, что:
– Нельзя даже отличить, в каком, собственно мире мы находимся:
– Над Землюй или Под Землей.
– Только этим и занимается, как я поняла, Адриян Прохоров в Гробовщике, да?
– Верно, ты знала?
– Ты сам мне рассказывал вчера ночью.
– Да. Вот видишь, я даже сам не запомнил, что был вчера не только у этой лапастой в длинном халате, но и встречался с тобой, ибо миры эти, хотя и пересекаются где-то, но где - не всегда можно узнать. Вышел, так сказать, от одной, а когда зашел к другой, то о первой забыл как будто ее и не было. Так Адриян Прохоров уже в самом начале переезжает с Басманной на Никитскую, которые находятся не в одном мире, а или Басманная на Том Свете, или Никитская. И далее, нельзя точно соотнести происходящие события где они происходят:
– У нас Том Свете, или у Них на Этом.
– Кто покойники?
В конце повести Адриян с радостью просит:
– Чаю!
– но чему он, собственно, радуется, неизвестно, толи, что уже, наконец, умер, толи рад, что:
– Еще жив, - и в принципе ему все равно кого хоронить:
– Живых или мертвых.
В Станционном Смотрителе у Зевса и Цереры бог подземного мира Гадес похищает дочь Персефону. Цереры, правда, здесь нет, а Зевс - Самсон Вырин, пытается вернуть свою Дуню - тонкопряху, себе. А правильно ли это, чтобы дочь принадлежала отцу, а не Минскому, Инскому - Аиду? Проблема, она и сама не совсем в курсе, чего хочет. Точнее, чего хочет ясно, ибо отец застает ее смеющейся в объятиях Другого Мира: