Маргарита Наваррская
Шрифт:
Принцесса вздохнула.
– Боюсь, не к добру это, Матильда. Слишком уж часто ты набиваешься ко мне - смотри, как бы не начала всерьез интересоваться девчонками. Впрочем, ладно, оставим это. По правде говоря, я даже рада, что ты пришла. Иначе довелось бы будить Констанцу, а мне сейчас не шибко хочется видеть ее кислую мордашку. К тому же она пристает ко мне еще настойчивее, чем ты тоже мне порядочная!.. Ну, ложись, не стой, как вкопанная; только сперва подай мне рубашку, она должна валяться где-то там, возле тебя.
Матильда подобрала с пола сей кокетливый наряд, скромно именуемый ночной рубашкой, и отдала его своей госпоже. Маргарита
– Ну вот!
– с грустью произнесла принцесса.
– Что я говорила! Пожалуй, тебе пора замуж.
– Нет, - прошептала Матильда, зарываясь лицом на ее груди.
– Не надо... Не хочу...
– А что же ты хочешь? Остаться старой девой?
– Не знаю, сударыня, я ничего не хочу. Я... Я хочу в монастырь!..
– Ага!
– выдохнула Маргарита с явным облегчением.
– Понятненько! Она взяла Матильду за подбородок и подняла к себе ее лицо.
– Коль скоро речь зашла о монастыре, значит ты влюбилась.
Матильда густо покраснела и опустила глаза.
– Так я угадала?
– не унималась Маргарита.
– И кто же он, этот счастливчик?.. Ну-ка, ну-ка! Ведь это Красавчик Филипп, верно? Отвечай!
Матильда утвердительно кивнула и вдруг разразилась громкими рыданиями.
– Да что же это такое, в самом деле?
– растерялась принцесса. Прекрати реветь, успокойся. Объясни, наконец, что стряслось?
– Он... Он...
– начала было Матильда, но слезы помешали ей говорить.
– Неужели он обидел тебя?!
– Нет, не... не он... Это... это не о... он...
– Не Филипп? А кто?
– Это его... господин де... де Шеверни.
– Господин де Шеверни? Тот приятный молодой человек, с которым ты проболтала весь вечер?
– Д-да... Он...
– И что же он сделал?
– Он... он... Он оскорбил... оскорбил меня.
– Оскорбил? Как?
– Ну... Он... Он взял... взял и... и меня... оскорбил...
– Боже правый!
– вскричала Маргарита.
– Он изнасиловал тебя?!
– Д-да... да...
– ответила Матильда и разрыдалась пуще прежнего.
Разбуженная громкими причитаниями, в спальню заглянула горничная принцессы.
– Госпожа...
– Брысь!
– прикрикнула на нее Маргарита.
Она села, оперевшись спиной на подушки, подтянула ноги и положила голову Матильды себе на колени.
– Поплачь, девочка, поплачь, милая, - нежно приговаривала она, гладя ее по спине и волосам.
– Плачь, сколько можешь, постарайся хорошенько выплакаться, тогда станет не так больно... Ах, он негодяй, подонок! Мерзкий насильник! Да я ему... Я покажу ему, где раки зимуют, подлецу такому. Ой, и покажу - чтоб другим неповадно было. Он у меня попляшет, помяни мое слово. Так получит, что после этого ад ему раем покажется. Ублюдок поганый! Блудливый сын гиены и шакала... Нет, это уму непостижимо! С виду такой вежливый и обходительный, такой кроткий и застенчивый молодой человек - и на тебе!
– Маргарита тяжело вздохнула.
– Как плохо я знаю мужчин!..
Чуть погодя, Матильда принялась рассказывать принцессе о своих злоключениях, сдабривая каждую фразу обильным потоком слез, так что к концу повествования она наплакалась всласть и приутихла. Маргарита слушала не перебивая; затем, когда Матильда
– Бедняжка ты моя глупенькая! Разве ты не понимаешь, что сама напросилась!
– О да, сударыня, прекрасно понимаю. Я полностью отдаю себе отчет в том, что эта справедливая кара Божья за мои грехи, за мою развратность.
– За что, за что?!
– изумилась Маргарита.
– Какие еще грехи? Какая развратность? Да ты в своем уме, детка?!
– Это правда, сударыня, - серьезно отвечала Матильда.
– Я уже согрешила в мыслях, я поддалась соблазнам Искусителя. Я развратна своими помыслами.
– Бред собачий! Попридержи эту религиозную чушь для падре Эстебана, с ним вы разберетесь, что к чему, совершила ли ты грех или нет, а мне мозги не пудри. Не о том сейчас речь. Вы с господином де Шеверни оба хороши; я даже затрудняюсь определить, кто из вас больше виноват. Парень влюбился в тебя до умопомрачения, совсем потерял голову, а ты еще провоцировала его. Ну разве можно так обращаться с человеком, у которого крыша поехала? Вместо того чтобы посочувствовать ему, проявить жалость, сострадание, ты откровенно издевалась над ним, и, подозреваю, еще почище, чем рассказала мне. Уж если ты в чем-то и согрешила, так это нарушила заповедь господню не искушать ближнего своего. Филипп, кстати, тоже издевался надо мной, но с определенным умыслом - чтобы я сама бросилась ему на шею. У него и в мыслях не было довести меня до белого каления, а затем попросту отшить... Черт возьми! Да попытайся он отколоть нечто подобное, я бы живо позвала стражу, велела привязать его к кровати и...
– Маргарита прокашлялась. Ладно, оставим это. Вернемся к нашим баранам... Гм, и в самом деле к баранам, вернее, к барашкам - к двум маленьким, глупеньким барашкам. Я, право, ума не приложу, что мне с вами делать - с тобой и господином де Шеверни. Во время приема, надобно сказать, он произвел на меня очень приятное впечатление...
– Он негодяй, - сонно промямлила Матильда, крепче прижимаясь к принцессе.
– Господи, как я ненавижу его... И Красавчика ненавижу - он обманщик и подлец... Все мужчины подлецы... лжецы... Я их всех ненавижу...
– Ну-ну-ну!
– посуровела Маргарита.
– Ты это брось! Без мужчин жизнь была бы скучна. Кого тогда прикажешь любить? Девчонок? Нет уж, уволь... Ах, душенька, ну и наделала ты мне хлопот со своим неистовым поклонником. Как же теперь поступить с ним? Примерно наказать его, что ли? Можно, конечно, это напрочь выбьет дурь из его глупой башки - но ведь больно ударит и по тебе. Поди тогда найди себе приличного мужа. Как там ни крути, а ты у нас, почитай, из самых низов. Даже если я соберу для тебя царское приданное, вряд ли какой-нибудь уважающий себя барон позарится... Нет, вру! Один точно позарится. И не простой барон, а виконт. Но, боюсь, моя идея не придется тебе по нутру. А, Матильда?
Девушка не ответила. Измученная переживаниями столь бурной ночи, она, наконец, успокоилась и забылась в глубоком сне, тихо посапывая маленьким носиком; губы ее тронула слабая, еле заметная улыбка. Она была так восхитительно красива, что Маргарита не удержалась и поцеловала ее.
– Спи, моя детка, спи, дорогая. И пусть сон принесет тебе облегчение...
Принцесса закрыла глаза, мысленно возвращаясь в объятия Филиппа, тотчас кровать под ней будто провалилась, какое-то неведомое течение подхватило ее и быстро понесло сквозь густеющий туман дремоты в самую пучину сладких грез.